Мемуары Эмани - Нина Алексеевна Ким

Мама говорила, что моя одежда называется гудюри. Шила она ее по тому же методу, что и теплые носки. Прошивала полотно ткани, переложенную ватой, потом кроила рукава и все остальное. Ткань была разная. Мальчикам – потемнее, девочкам – посветлее и повеселее. Гудюри украшали большие накладные карманы и непременно большие пуговицы. Они были изыском маминого мастерства.

Старенький «Зингер» строчил без остановки, работы было много. На Новый год обновы полагались всем. Следом по календарю шли Первомай, 7 Ноября, а в промежутке – лето. Мама шила модные платьица с рукавами-крылышками. Уму непостижимо, где она умудрялась находить такие модели.

* * *

В первый класс я пошла из того корейского поселка, не зная ни одного слова на русском языке. Однажды отец слушал, как я читаю букварь и пытаюсь складывать по слогам непонятные слова. Молча положил на низенький столик передо мной коробок спичек и строго сказал:

– Прочитаешь один раз, достанешь одну спичку. Коробочка должна стать пустой.

Повернулся и вышел, а я мусолила букварь. К вечеру коробка была пустой.

«Почему я была такой послушной? Почему не могла схитрить и доставать хоть по две-три спички вместе?» – мучилась я вопросами потом, когда выросла.

А проверял ли папа коробок? Это осталось для меня загадкой. На дневники и домашние задания набеги он делал внезапно. Я медленно доставала дневник, пытаясь оттянуть время. Папа разглядывал страницы и спрашивал:

– Столица Англии?

– Париж, – не моргнув глазом, отвечала я в надежде, что он сам не силен в географии.

– Значит, Париж. А столица Франции – Лондон. – Поднимал он высоко брови.

Проверка заканчивалась моим провалом. Бабушка вздыхала и успокаивала меня:

– Ничего, прочитаешь еще, успеешь.

Когда мама ругалась за невыполненную домашнюю работу, опять успокаивала:

– Ничего, еще успеешь наработаться.

В тех днях детства главным героем для меня была бабушка. Любящая и всемогущая амя, от нее зависело все: каким будет день, какой будет пища, даже какой будет погода.

Через двести метров от нас жила дочь бабушки, которая утром забегала пошушукаться и выползала к себе только к обеду. Сытая и разомлевшая от еды и сплетен. Она с бабушкой перемывала косточки снохе, смеялась и смаковала каждую деталь, подсмотренную в жизни брата и его жены. Я слушала и молчала. Потом злилась на мать. Она раздражала меня своей беспечностью, дурацким смехом: «Пусть говорят, что хотят, лай собачий – все их разговоры».

По вечерам, прижимаясь к бабушке, я думала с тоской про маму: «Сама виновата, сама такая!» Я вертелась юлой между ними, прижимаясь по ночам к бабушке, а днем бегая около матери.

* * *

Помню веранду, залитую солнечным светом. С утра бабушка тревожно прислушивалась, не раздастся ли попискивание. Клушка, сердитая и взъерошенная, сидела на оставшихся яйцах до последнего и квохтала: «Выходите на свет, я здесь!»

И вот маленькие желтые комочки, еще мокрые, с приоткрытыми прорезями глаз, начинают пищать. Через несколько часов они уже резво бегают, а мне поручено ловить их и пересчитывать. Бабушка пытается научить меня, шестилетнюю, считать по-корейски. Я повторяю слова за ней и громко считаю:

– Ханна, дури, – и на цифре «восемь» останавливаюсь. Хотите верьте, хотите нет, до сих пор путаю восемь и девять на всех языках, которые учила.

Когда я пошла учиться в русскую школу, разговаривала только на корейском языке.

В классе села за первую парту, какая-то девочка начала что-то говорить и отталкивать меня. Я вцепилась в свое место и не отошла ни на шаг.

Ей пришлось сесть позади меня.

С тех пор я никогда не выбираю другое место. Только первое в среднем ряду. Не уступаю его никому. Уже тогда поняла, что никому нельзя позволять себя отодвигать.

* * *

Отец все тосковал, что у него нет наследника. Сына хотел, а по дому бегали девочки.

Мне надоело выслушивать частые вздохи отца:

– Умная, но ганазяки (т. е. девчонка). Кому ты нужна? Вот сын – другое дело!

Хотелось мне доказать, что я не хуже мальчика. С двоюродным братишкой, он был на год старше меня, дралась в день по несколько раз. Я нападала первой. Царапала его лицо, стараясь попасть пальцами в глаза.

Тетка мрачно жаловалась бабушке:

– Нинка вчера расцарапала лицо моему дурачку, шрамы останутся на всю жизнь.

Бабушка отмахивалась от нее:

– Дети всегда дерутся.

Дралась я хорошо. Поняла то, о чем прочитала позднее у великого стратега древности Сунь-цзы в книге «Искусство войны»: «Гнев может превратиться в радость, злоба опять может превратиться в веселье. Война – это путь обмана. Успешные правила ведения войны заключаются в том, что…»

Почитайте сами трактат. Он полезен всем и всегда: и воину, и бизнесмену, и женам, и мужьям, и молодым, и старым. Жизнь – война с редкими перемириями.

* * *

Меня бесила сестренка. В ее адрес только и слышно было: «Ах, какая молодец! Ах, какая послушная!»

Однажды ночью, когда все уснули, я достала ее портфель и разбросала книги. Подумала и съела школьный обед, который был в портфеле. Всего-то два пирожка с картошкой. Утром все проснулись от воя. Сестренка рыдала и показывала руками на пустой портфель. Нетрудно было догадаться, чьих это рук дело.

Мама схватила палку, а я – наутек. Она за мной и кричит:

– Стой, до Москвы добегу, но догоню!

– До Москвы ты добежишь, но меня не поймаешь, – бормочу и оглядываюсь назад.

В другой раз она меня почти поймала. Загнала в угол и радуется. Я полезла на дерево и по веткам перепрыгнула на крышу дома. Не словила, бегает внизу и ругается:

– Прыгай! Прыгай, в школу опоздаешь, кому сказала!

«В школу нельзя опаздывать», – подумала я и прыгнула вниз. Зацепилась юбочкой за балку и кубарем упала к маминым ногам, обутым в галоши. Надавала она мне тумаков и погнала в школу. Я отряхнулась и пошла. Нога болит, хромаю. На повороте мама догоняет и сует трость дурацкую, выпросила у кого-то. Через два урока смотрю, она стоит в дверях. Забрала меня с занятий, пожалела. Видно, хорошо я коленкой стукнулась – распухла так, что не сгибалась.

Через много лет я поехала в Швейцарию на лыжный курорт. Как мне завидно стало: все вокруг катаются, скользят с высокой горы на лыжах. Решила с маленькой сопки вниз скатиться. Покатилась, взмахнула руками и упала. Верите, на ту же коленку. Вздулась она, посинела и не гнется. Почти полгода прихрамывала. А через десять лет случился на том месте перелом.

Утром я потихоньку уехала из