Любовь. Футбол. Сознание. - Хайнц Хелле

Мы не целуемся, когда она выходит

Мы сидим в машине, это наше первое свидание, но мы об этом еще не знаем, ведь мы просто друзья. Прошлым вечером маниакально-депрессивная изменила со мной своему новому парню, и я ушел той же ночью, потому что вдруг понял, что маниакально-депрессивная – не маленький невинный ангелочек, какой она мне всегда казалась. Мы сидим в кафе в Швабинге, и она говорит мне именно это, и я замечаю, что теперь окончательно расстался с маниакально-депрессивной. Потом мы расплачиваемся, выходим и уезжаем, и сквозь лобовое стекло я провожаю взглядом женщин на улицах и спрашиваю, куда ее отвезти, а она говорит, давай просто немножко покатаемся. Мы просто катаемся, моя машина для этого прекрасно подходит – старая, с длинным капотом и низкой подвеской, мы видим пляжный бар возле университета, но мы не выходим, хотя людям в шезлонгах как будто очень удобно.

Мы едем. Вокруг – наш родной город, зеленый, чистый и богатый, красивые люди, не слишком красивые люди, никакие люди, деревья у Максимилианеума, дробь булыжной мостовой под колесами, статуи, туннель, извилистая дорога, монумент Ангел мира.

Мы слушаем музыку, на звуках висят воспоминания, которые теперь исчезают, освобожденные настоящим, которое через мгновение станет воспоминанием. Я чувствую полный покой справа от меня и поворачиваю голову, а она открывает глаза и говорит, я еще в детстве всегда засыпала в машине. И снова закрывает глаза. Я не знаю, сколько мы уже ездим и куда еще можно бы поехать, но наконец она говорит, отвези меня домой, и я везу.

Мы не целуемся, когда она выходит, она лишь кратко улыбается и говорит, было здорово, и протягивает мне со словами: у меня есть для тебя подарок – что-то маленькое, продолговатое, окатистое – косяк, очень плотный и теплый, потому что она держала его в руке все время, пока мы были в машине.

Странное направление

Мы в кино. Она прекрасна, на ней юбка в цветочек, длинные черные волосы забраны назад, а я люблю длинные черные волосы и юбки в цветочек. На экране разбивают лица, вышибают мозги и отрубают ноги, в какой-то миг я мог бы ее поцеловать – она наклоняется ко мне и спрашивает «ты устал?», а я пугаюсь, ведь я так сосредоточен на мужике с тесаком, который собирается разрезать юную блондинку, что не могу ничего сделать, только говорю «нет», и тогда она откидывается в кресле, а я до конца фильма думаю – если бы только я ее поцеловал, и когда Брюс Уиллис говорит: «An old man dies, a young woman lives. Fair trade»[10] – стреляет себе в голову, мне тоже хочется застрелиться, сказав перед этим что-нибудь крутое. После кино мы еще что-то пьем, она играет своими длинными черными волосами, оставаясь недостижимой, между нами стол, на нем вино с минералкой и кружка белого пива.

Мы идем в кафе-мороженое, наши руки свисают вдоль тел, наши руки не соприкасаются, хоть мы и давно знакомы, но не так, как надо. Мы заходим в кафе-мороженое, есть свободный столик, мы заказываем высокие, сложные порции мороженого с обилием взбитых сливок, хотя я вообще-то не люблю взбитые сливки и не люблю высокие, сложные порции и мороженое не люблю, но она хочет, чтобы мы поели мороженого, и поэтому я тоже хочу.

Мы стоим у моего подъезда. В последнее время мы то и дело куда-то выбираемся вместе, однажды я заехал за ней, опоздав на полчаса, потому что у меня кончился бензин, я бежал до заправки, где-то с километр, бежал изо всех сил, купил канистру, наполнил ее и бежал с канистрой обратно к машине, я потел, ругался и орал: «Ну почему такое всегда случается только со мной?» Мы стоим у подъезда, потому что она не хочет подниматься со мной, но хочет скинуть мне несколько фильмов, которые я у нее просил, и я спрашиваю, почему ты не хочешь подняться, а она говорит, у меня такое чувство, что все движется в странном направлении. Я говорю, мне это направление совсем не кажется странным, и тогда она говорит, что ей кажется именно так, но мне удается хотя бы уговорить ее не уходить сразу, поэтому мы переходим через дорогу и идем на детскую площадку, там под высокими буками стоят теннисные столы. Уже совсем стемнело. Мы сидим рядом на теннисном столе, и она говорит, что не хочет испытать боль и что у меня не очень-то хорошая репутация, и я злюсь на себя, значит, она узнала, что иногда я вожу к себе других женщин, и говорю: но мне еще никогда не было так приятно общаться с девушкой без задних мыслей, и это правда, тут я абсолютно уверен, ведь я никогда раньше не общался с девушкой без задних мыслей. Мы еще недолго разговариваем, потом она соскакивает со стола и встает передо мной совсем близко, и мы целуемся, и она говорит, не отпускай, и мы крепко держим друг друга.

Я говорю да

Мы курим марихуану, в ночь на Рождество. Мы курим, потом раздеваемся догола и танцуем в гостиной под музыку Crosby, Stills, Nash and Young. До раннего утра мы не спим и не одеваемся, в квартире тепло, мы едим и смотрим телевизор и смеемся, и, когда я устаю, она танцует одна для меня, а я лежу на диване и смотрю на нее, как она танцует, и улыбка у меня на губах не стоит мне никаких усилий, губы улыбаются сами, независимо от меня, и, когда глаза мои уже вот-вот закроются, она подходит ближе, опускается на колени у дивана, и ее лицо оказывается совсем рядом с моим, и я вижу ее глаза и слышу, как она спрашивает, ты счастлив, и я говорю да.

Мы счастливы

Мы занимаемся сексом. Сначала несколько раз в день, потом несколько раз в неделю, потом несколько раз за выходные, потом один раз в неделю. Мы оба считаем это нормальным, уверяем в этом друг друга, нам просто меньше хочется, у нас много дел, у нас стресс, к тому же иногда ведь нужно видеться и с друзьями.

Мы красивы. У нас все хорошо. Нам нравятся наши тела, мне – мое и ее, ей – ее и мое, знакомые говорят, мы красивая пара. Мы счастливы. У нас есть то, что называют счастьем. У нас есть то, что называют счастьем все, кого мы знаем. У нас есть то, чего хотят все, мы делаем то, что делают все. У нас обоих на счету 53.374,43 евро, и мы могли бы внести первый взнос за собственную квартиру, пусть и маленькую, и потом выплачивать остальное, постепенно, когда оба устроимся на постоянные, надежные должности; постоянными они должны быть для погашения кредита, а надежными они будут благодаря нашему образованию, нашей коммуникабельности и ответственности и нашему опыту. Мы могли бы уйти в декретный отпуск, Германия – цивилизованная страна и позволяет молодым семейным парам стать родителями без особых финансовых потерь, хотя бы поначалу, потом без потерь не обойтись, растить детей гораздо дороже, чем рожать, да и карьеры после декретного отпуска обычно уже не сделаешь, но об этом им не говорят, детям не говорят, потому что они не поймут, а будущим родителям не говорят, потому что тогда их это не интересует. Им говорят: здорово.

Мы стоим на сцене

Мы едем по автобану на юг, мы направляемся на сельский праздник, она будет там петь, мы опаздываем, и вода в радиаторе закипает. Мы съезжаем на аварийную полосу, я звоню в ADAC[11], и мы ждем, и я весь на нервах – не только потому что мне не хочется там выступать и у меня мандраж, ведь мне придется аккомпанировать ей на гитаре, но и, прежде всего, потому что я понимаю, как много для нее значит это выступление, и еще я понимаю, что этого мало, что оно и для меня много значит, поэтому я все это и делаю. Я думаю, когда же приедут эти чертовы желтые говнюки, а она поет пожалуйста-пожалуйста-пожалуйста забавным детским голоском и очень крепко сжимает мою руку, и вот наконец приезжают эти чертовы желтые говнюки.