Частная клиника - Елена Ронина

Практически сразу выпускница начала ему ассистировать на операциях. Ни выходных, ни проходных, ни личной жизни, ни общественной. Подготовка к операции, сама операция, обсуждения, наблюдение за больным. Суббота ли, воскресенье – к восьми бежишь в клинику. Как прошла у больной ночь? Перевязки, назначение капельниц. И ведение больных, и встреча с ее Дим Димычем.

Он стал ее первым мужчиной, первой и пока единственной любовью. Она ненавидела себя, зная, что у того семья, взрослые дети, чудесная жена, которая в годы студенчества кормила Катю пирожками с мясом, когда девушка приходила обсуждать домой к Знаменским дипломную работу. Но ничего поделать с собой не могла. Дим Димычу не было равных. Он был гением. Он был врачом старой школы. Не в том смысле, что работал по старинке. Как раз нет: с удовольствием учился всему новому, продвигал талантливую молодежь, с радостью принял эндоскопические методы, воевал с руководством за возможность покупки своей эндоскопической стойки. Еще Дим Димыч был просто хорошим доктором. Неважно, кто перед ним оказывался – нищенка или жена дипломата. Он всегда видел только больную. И для любой делал все возможное.

В него нельзя было не влюбиться. Любовь захватила Катю с головой. Она растворилась в своем учителе.

Как Знаменский относился к молодой ассистентке? Была ли она одной среди многих или его лебединой песней? Он и сам, наверное, не мог ответить на этот вопрос. Катя оказалась очень способной ученицей, выносливой женщиной, что тоже в профессии врача немаловажно. Не каждая женщина выдерживала. Постой-ка в операционной по шесть часов. А если на улице жара тридцатиградусная? Это сейчас есть кондиционеры, а раньше? А на тебе халат, маска, шапочка, латексные перчатки.

Катя выдерживала все. И потихоньку еще начинала направлять, вставляя вовремя нужные слова-рекомендации. Она видела больную, чувствовала, у нее работала интуиция.

– Не завести тебе семью, Катюш. Все свои силы отдаешь ты больным, – частенько сетовали нянечки из отделения.

– Успеется! – смеялась девушка. – Вот вылечу всех – и про себя, наконец, подумаю.

– Ну как же ты их всех вылечишь?! Бабы – они народ такой. То ребеночка рожает, то на аборт летит. И все-то у нее не слава богу.

– Вы, Анна Антоновна, в этом правы. От любви у нашего брата порой голову сносит, а нам разбираться. Ничего, прорвемся. И у меня кто-то роды принимать будет.

* * *

Эсмеральду тоже подарил Дим Димыч, видимо, окончательно выдав свой приговор Кате: вот она – хирургия, вот он – я. А дома у тебя всегда будет только кошка. Выбрала такой путь – что ж, ты этого хотела.

Он никогда не признавался в любви, только смотрел, сняв очки, беспомощно и доверчиво. Никогда и ничего не обещал. А Катя не спрашивала, не требовала, не ставила условий. Может, надо было? Только как? Она всегда чувствовала себя воровкой. И давала слово закончить всю эту их историю. А потом видела эти глаза без очков, которые тер Знаменский после операции. Уставший, немолодой и такой родной. И все данные себе очередной бессонной ночью обещания уходили куда-то. Никогда она его не бросит. Пусть лучше сам выгонит. А если нет, она просто будет рядом – значит, это ее крест. Такая выпала судьба.

А потом случился тот страшный инсульт. Он никогда и ни на что не жаловался, работал на износ. Без праздников, без отпусков. Не мог не быть врачом. Лечить – это было главным. Как художник не может не писать свои картины, так хирург не может не оперировать. И, как и у художника, у него должна быть Муза.

Музой он выбрал Катю. Она не высказывала претензий, она всегда была рядом, она восхищалась им и не задавала вопросов. А может, и до нее у него кто-нибудь был? Может быть, она не первая вот такая Муза в жизни Дим Димыча? Может, у всех врачей так?

Геморрагический инсульт затрагивает мозг. Дим Димыч не просто в один миг превратился в неподвижное существо – он перестал кого бы то ни было узнавать. Звал только жену – и никогда Катю. Ее воспринимал как санитарку. Непослушным языком ругал за грязные полы в палате. Катя тяжело переносила такое отношение. Вера Петровна смотрела на нее с жалостью. Знала ли она, предполагала ли? Катя отводила глаза. Ей было стыдно: только теперь она поняла свое настоящее место в жизни учителя. Скорее всего, жена знала. Или догадывалась. А может, и нет – не имело значения. Он сейчас уходит. И уходит, держа за руку жену. Про Катю даже не вспомнив.

Вера Павловна болезнь мужа переносила стойко. Домой уходила только переодеться и принять душ, всегда была рядом, не плакала, пыталась помочь, чем только могла.

* * *

Дим Димыча не стало за три недели. Все произошло очень быстро, и Катя осталась в вакууме. Она не понимала: что делать, как жить. Ей казалось, что по-новому придется учиться ходить. Отрезвляла, как всегда, мама.

– Ты думаешь, он тебя замечал? Кем ты для него была?

– Мама, перестань, и так тошно.

– А должно быть не тошно! Почувствуй наконец: теперь ты можешь начать жить полноценно. Влюбиться в какого-нибудь мальчика.

– Мама, в какого мальчика? Все мальчики мне уже в сыновья годятся.

– Катя, я образно. Конечно, не в мальчика, в мужчину.

Ясное дело, мама хотела как лучше. Они с отцом очень переживали из-за этого тихого романа. Катя была их единственной дочерью, и они с ужасом наблюдали за происходящим. Понимали, лезть бесполезно, что-нибудь говорить – тоже. Что есть, то есть. Это Катин выбор, это ее жизнь.

Смерть Дим Димыча родители восприняли как избавление, чем на какое-то время даже оттолкнули дочь от себя. И в самый сложный момент своей жизни Катерина осталась совсем одна. Помогала только работа. Она вставала за операционный стол, теперь уже одна, без своего учителя, и тут же обо всем забывала. Перед ней было операционное поле и человеческая жизнь. И какое-то время после операции она чувствовала себя счастливой. Она сделала все, что могла.

Она сумела помочь, как когда-то он, – не глядя, кто перед ней, наркоманка или светская львица. Больному отдаем себя всего, до конца.

Операция прошла без каких-либо неожиданностей. Катерина шла к ординаторской и улыбалась сама себе. Какие красивые костюмы на сестрах! Раньше они носили застиранные балахоны непонятного размера. А врачи оперировали и вообще в ночных рубашках!

* * *

Катя никогда не забудет свою недолгую работу в 29-м московском роддоме. Оперировали с Татьяной, опытным, с двадцатилетним стажем, врачом-гинекологом. Татьяна – высокая, дородная, с широкой улыбкой и полными руками – вызывала у женщин особое доверие. Вот таким и должен быть врач. Каждый день роды. Да по несколько в день.

– Ну, давай, родная, давай, хорошая! Знаю, что больно. Потерпи.

И никогда не могла Катя назвать эту работу рутиной. Она рожала с каждой женщиной.

– Тань, неужели и ты так же? За столько-то лет?

– И я так же! – весело отзывалась коллега. – К такому не привыкнешь.