Красное ухо - Эрик Шевийяр

Да, Тока, чего только не увидишь, спрятавшись в высокой траве.

Просто я не спускаю с них глаз.

А может быть, все-таки двинемся дальше? Как думаешь, Тока?

Дело в том, что, когда Тока говорит, он обычно замедляет шаг. Он принимается сбивать посохом головки злаков. А часто вообще останавливается, чтобы лучше изложить свои познания. Красное ухо нетерпеливо его торопит. Ведь гиппопотамы уже где-то совсем близко, если верить тому, что сказал мальчишка.

О, ну что вы! Сегодня мы их точно не увидим. Это было первое приближение. Смеркается. Вернемся в деревню. Я покажу вам их в следующий раз.

Белый человек открывает для себя мир, в котором индивидуализм — это пустой звук, и вместе с тем его положение Белого среди Черных как никогда подчеркивает его индивидуальность, выставляя ее напоказ, разглагольствует Красное ухо в своих письмах на родину. Здесь я при всем желании не могу раствориться в толпе. Ведь белый человек в Африке — все равно что снег на солнце, разве не так? Краем рубахи он утирает пот со лба.

Однако ему до сих пор тяжело свыкнуться с мыслью, что, будь он скромным негром в стоптанных сланцах с пластиковым желто-зеленым ведром на голове, никто бы и не думал оборачиваться ему вслед.

Он знает, как на языке бамбара здороваются в разное время суток. Он знает, как сказать «спасибо», «до свиданья», «солнце» и «деньги» — как это ни печально. Бедное дитя, не успел он начать говорить, как его одного отпускают в Африку! Красное ухо непринужденно здоровается со всеми прохожими. Детям он всучивает цветные карандаши и воздушный шарики. Он отвечает на приветствие, вращая рукой, как та девочка, которая, если приглядеться, перемешивает салат.

До самого отъезда его будут поздравлять с благополучным прибытием.

Красное ухо сидит за низким столиком уличного ресторанчика и разглядывает зеленую стену напротив. Его внимание привлекают два треугольных отверстия, ведущих в некую темную комнату, и висящий чуть ниже, ровно посредине, черный пакет, точно такой же, только выпуклой треугольной формы. Это удивительное совпадение приводит ею в неописуемый восторг, которым он спешит поделиться с остальными посетителями ресторана. Все послушно поворачиваются к стене, но никто не понимает того, что он пытается им объяснить. Тогда Красное ухо встает из-за стола и, улыбаясь, наглядно демонстрирует публике случайное, а потому совершенно удивительное сходство очертаний. Ему снисходительно объясняют, что пакет принял треугольную форму, потому что на дне его лежит тяжелый продолговатый предмет. Никто, похоже, и не видит, и не понимает эту поразительную аналогию.

Ну как такое возможно?

Он думает, что человек поет ему песню, и в знак благодарности расплывается в идиотской улыбке, в ответ на которую человек повышает голос и принимается жестикулировать, а потом внезапно замолкает, увидев, что ничего не поделаешь, иностранец не ответит на его вопросы. Удаляется он под бурные аплодисменты. В другой раз нищий протягивает ему руку. Красное ухо тепло ее пожимает, восхищаясь про себя дружелюбием местных жителей. А вот он надувает розовый шарик и протягивает его маленькому мальчику, который однако в страхе отступает. Потому что из-за спины иностранца их атакует зебу[8]. Африканским женщинам в ослепительных набедренных повязках Красное ухо дарит бежевые и коричневые шейные платки.

Последний писк французской моды, объясняет он.

Высовываясь из машины, чтобы подать милостыню слепому старцу, Красное ухо нечаянно заезжает подруге в челюсть. «Поосторожней нельзя?» — ворчит подруга. Как же ей все-таки далеко до понимания Африки! Ее забота о собственном здоровье выдает в ней неисправимую европейку, тогда как он, Красное ухо, уже определенно встал на путь исправления. Судите сами: директор Пансиона, до сих пор ходивший исключительно в бубу[9], сегодня оделся по-европейски. Это хорошо, Мали мне уже не так чуждо, значит, я потихоньку адаптируюсь, удовлетворенно констатирует Красное ухо. Но как-то вечером его освистывает шайка малолеток, которые следуют за ним по улице, выкрикивая французские ругательства и хохоча. Вернувшись в Пансион, Красное ухо разорвет свою великую поэму про Африку.

(Ага! Так вот почему ее никто никогда не видел!)

Иногда Красное ухо обращается прямо к Африке.

Африка, говорит он, и все думают, что сейчас наконец начнется обещанная песня.

Африка, Африка. Как он, однако, смело заявляет свою тему! Как точно ее называет!

В этом двойном обращении — зарождающийся ритм будущей поэмы. Вот послушайте: Африка! Африка!

Африка, повторяет он, и его рука устремляется в сторону, ладонь раскрывается.

Голос звучит громко и уверенно, язык не устает отстукивать три волшебных слога: Африка!

Еще немного, и поэма, подобно океану, подобно стае гну, выплеснется на нас звучным и величественным потоком.

Африка! Какое начало! Какая увертюра! Красное ухо вглядывается в горизонт. Он дрожит от напряжения.

Африка, повторяет он.

О Африка! Приди же наконец в мою поэму!

Повздорили вентилятор с москитной сеткой. Первым начал вентилятор. Он напал на нее, грубый, гнусный, он хватает ее, сжимает, душит, поднимает ее целомудренные юбки, как зверь, дышит ей в лицо. Поначалу сетка не сопротивляется. Она как французская новобрачная во время свадебного путешествия. Она покоряется судьбе. Мама ее предупреждала. Она говорила ей, что это должно случиться. Да и как она еще могла поступить, что тонкая тряпица может противопоставить ветру, срывающему черепицу с крыш? И вот она уже лежит, истерзанная и подавленная, а мерзкий сластолюбец уже поглядывает на ее раскрытые бедра.

Но тут расстановка сил меняется.

Потому что сетка наконец обнаруживает на потолке это жирное жужжащее насекомое. Она прошла отличную школу и с первого взгляда распознает врага. Зачем ждать, пока насекомое прилетит, раз теперь она и сама летает, то может пуститься за ним в погоню. Что она и делает, к вящему изумлению вентилятора, который робко пытается ей воспрепятствовать и тут же оказывается намертво повязанным. Оказывается, мотор тоже может кипеть от негодования.

Кто же победит? Москитная сетка или вентилятор? Или же не он и не она.

Но Красное ухо не желает расставаться ни с комнатным вертолетом, который по первому требованию переносит его на родные широты (где ящерица и улитка, как добрые соседи, коротают время за светской беседой о метеорологических явлениях), ни с москитной сеткой, до сих пор успешно защищавшей его если и не от вероломных налетов комара, то по крайней мере от яростных набегов гиппопотама, чреватых куда более серьезными травмами. И кто бы мог подумать, что толстокожее животное не справится с марлевой тряпочкой? Теперь мы знаем, обо что носорог ломает себе рог и почему он так часто у него ломается.