Горсть спелой земляники - Наталья Валерьевна Акулова

вдруг Дочка прижала меня к стене своей мордой, высунула длинный липкий язык и стала отнимать им хлеб.

— Саня, отдай ей всё, что есть! — завопила на весь сарай Наташка и подняла вверх вилы, как индеец копьё. — Иначе она сейчас наденет тебя на рога!

Огромные влажные глаза коровы смотрели на меня так серьёзно, что от испуга я сама протянула ей хлеб.

— На, подавись! — гаркнула я изо всех сил.

Корова слизнула хлеб с моей руки, всё равно что одуванчик. И, конечно, не подавилась. В этот момент дверь в сарай открылась, и в неё ввалился Костик с ведром. Корова взглянула на Костика, потом на знакомое ведро, развернулась и направилась пить. Она сунула в ведро морду, но тут же вытащила её обратно и уставилась на нас, будто спрашивая: «Это что ещё за шуточки?»

Мы с Наташкой заглянули в ведро. Воды там было на донышке. Этого даже мне было мало, не то что корове.

— Ты почему воды с гулькин нос принёс?! — закричала я на Костика.

— Потому что! — ответил он отчаянно. — Сколько было, столько и принёс! Остальная вода в печке стоит — в больших чугунах! Думаешь, я знаю, как их оттуда вытаскивать?

— И я не знаю, — растерялась я. — Бабушка про это ничего не говорила.

— Вот именно, — подтвердил Костик.

Тем временем Дочка выпила воду, облизала языком стенки ведра и спокойно вошла в коровник.

Я, словно обезьяна, прыгнула к калитке и закрыла её на щеколду.

— Ну, кажется, всё получилось! — торжественно объявила я и потёрла ладони.

— Чего получилось? Вообще-то её выдоить ещё надо, — противным таким голоском напомнила Наташка.

«И правда, — вдруг поняла я. — Чего это я обрадовалась раньше времени?»

Самое тяжёлое было впереди.

— Пошли, чего время терять, — сказал Костик и отодвинул щеколду.

Внутри коровника пахло сеном и было темно, хоть глаз выколи.

— Где у вас тут свет включается? — спросила меня Наташка.

— Ой, а я и не знаю, — спохватилась я. — Где-то включается.

— Ладно, без света обойдёмся, не слепые, — решил Костик.

Он взял с пола охапку сена и подошёл в корове:

— На, Дочка, жуй. И стой смирно. А мы тебя доить будем.

Дочка стояла не шелохнувшись. Мы поняли, что это хороший знак: если корова стоит на месте, значит, можно доить.

Я взяла скамеечку, которая висела на гвозде на стене, и села возле Дочки:

— Костик, ты подай тряпочку и масло. А ты, Наташка, тащи дойник.

— А я не знаю, где тряпочка с маслом, — заявил вдруг Костик.

— А я не знаю, где дойник, — хмыкнула Наташка. — Это же твоя корова. Ты и должна знать.

— Я тоже не знаю, где тряпочка и масло, — ответила я как можно спокойнее. — Хоть это и моя корова. Значит, обойдёмся без них. Наташка, сбегай в дом, только пулей. И притащи дойник — он должен стоять на печке.

Наташка убежала, а мы с Костиком продолжали налаживать с коровой контакт. Он вынул из сена несколько пушистых травинок и аккуратно провёл ими по брюху Дочки. Она вздрогнула, как поезд перед отправкой, замахала хвостом, но продолжала стоять. Костик провёл ещё раз и ещё. Дочка была не против. Ей даже, по-моему, понравилось.

Я стала искать у коровы вымя, чтобы смахнуть с него пыль хотя бы руками. Но кругом была темнота. Я нащупывала то жёсткую шерсть Дочки, то шершавое брюхо, а до вымени никак не могла дотянуться. Я придвинула скамеечку поближе. Протянула руки под самое коровье брюхо и со второй попытки нашла ма-а-аленькие сосочки. Они были мягкие и немного сухие.

Тут примчалась Наташка и сунула мне под нос… большую эмалированную кастрюлю.

— Что это?! — зашипела я. — Где дойник?

— Я не нашла его, — виновато сказала Наташка. — Облазила всю печку — нету там дойника. Только валенки да тулуп заячий валяются.

— Дои в кастрюлю — какая уже разница? — сказал Костик и хлопнул Дочку по морде своим травяным веником. Но то ли он уколол её нечаянно, то ли попал в глаз… только корова от этого хлопка подпрыгнула на передних ногах до потолка и отскочила в дальний угол, словно гигантский кузнечик.

— Успокойся, Дочка, — сказала я ласково. — Не бойся, мы не кусаемся. Мы, между прочим, боимся тебя больше, чем ты нас!

Наташка протянула руку в темноту и попыталась там найти Дочку.

— Корова, а корова, будь человеком, пожалуйста! — взмолилась она. — Нам ничего от тебя не надо, кроме молока.

Корова молчала. Я взяла в руки скамеечку и пошла в её сторону. Было слышно, как Дочка тяжело дышала. Я нащупала её бок, села на скамейку и с первого раза дотянулась до вымени.

— Давай кастрюлю, Наташка, — прошептала я.

Она сунула мне кастрюлю, я поставила её под корову и начала тянуть за соски. Молоко полилось сразу. Звонкие белые струи весело забарабанили по дну посуды, словно дождик по крыше. Правда, молоко попадало не только в кастрюлю, но и на пол. В кромешной тьме было не различить, куда его лить.

— Ничего не вижу, — пожаловалась я друзьям. — Давайте откроем дверь сарая, может, хоть чуточку светлее будет.

Костик мигом выбежал из коровника и распахнул дверь на улицу.

Это и было роковой ошибкой всего нашего предприятия.

Сарай тут же наполнился светом. Корова от радости резко взмахнула хвостом, словно кнутом, и ударила им по Наташкиной щеке. Наташка взвыла от боли, как раненая тигрица! Корова страшно испугалась тигриного воя и со всей своей дурьей силы лягнула скамейку, на которой я сидела!

— Саня, береги-и-ись! — кричала Наташка, когда я приземлялась на кастрюлю с молоком.

Грохот стоял жуткий. От страха корова заревела, как иерихонская труба, и со всего маху рванула на улицу.

— Держи её! Лови! — кричали мы с Наташкой Костику.

Но было поздно.

Корова, как ошпаренная, промчалась по двору и скрылась за домом.

Там были лес и дорога, по которой уехали к доктору бабушка и дед. Мы присели на скамейку во дворе. Было почти девять часов вечера. Начало темнеть.

— Господи, что же это такое? Ни молока, ни коровы, — загрустила Наташка. Ссадина на её щеке полыхала, как мак.

Костик смотрел на горизонт.

— Интересно, куда