Буревестник - Николай Сергеевич Матвеев

Со страхом и надеждой наблюдают за неравным поединком человека и машины…

…И все же человек победил. Степанян выключил мотор, перевел самолет на планирование и виртуозно посадил его… на одну выпущенную ногу и консоль крыла.

Со всех сторон к нему бежали люди. А он смущенно улыбнулся и, как всегда, на вопрос о полете ответил:

— Ничего, летал нормально…

Фира хорошо помнит тот день. Тогда она долго ждала мужа. Несколько раз подходила к двери, выходила на улицу. Видно, сердце чуяло, что у Нельсона что-то случилось. Только плач маленького Вилика на минуту заставлял забывать о тревоге. Фира Михайловна спешит к сыну. Он темноглазый и кудрявый, каким был и его отец. Фира невольно улыбается: когда она впервые познакомилась с родителями мужа, они показали ей семейный альбом. Среди фотографий она обратила внимание на хорошенькую девочку.

— Какое прелестное личико! Кто эта девочка? — восхитилась Фира.

Все засмеялись.

— Эта девочка — твой муж Нельсон. Его в детстве все за девочку принимали. — объяснил отец.

Трудно было поверить, что энергичный лысоватым мужчина с волевым подбородком к кудрявая девочка на деревянном коне — один человек.

Фира Михайловна прислушалась. На улице слышны были голоса и чей-то звонкий смех — Нельсон идет. Она никогда не ошибалась, и не только она. Кто хоть раз слышал, как смеется Нельсон Степанян, никогда его смех не путал ни с чьим.

Действительно, дверь отворилась, на пороге появился улыбающийся Нельсон.

— Здравствуй, Фирочка! Как Вилик? Все в порядке? У меня тоже все хорошо. Собирайся, сейчас пойдем. Нас Борис ждет. Не задерживайся, нельзя людей обижать.

Вот он, Нельсон, всегда такой: быстрый, решительный, если дал слово, обязательно сдержит. Как бы он ни устал, каким бы трудным ни был день, если обещал к кому-нибудь прийти или что-нибудь сделать, ни за что не подведет. Фира быстро одевается, хозяйка, как всегда, соглашается посидеть с мальчиком. Степанянов уже ждут — еще бы, ведь Нельсон сегодня герой дня, о нем говорят все. Фира молча слушает — не зря у нее было так тяжело на душе. После сегодняшнего полета она могла вообще больше никогда не увидеть мужа. Нельсон посмотрел на ее взволнованное лицо, нагнулся к ней и привычно пошутил, как всегда шутил перед полетами:

— Если мой полет вдруг прекратился и не слышно звука мотора, ты не волнуйся. Это не значит, что я разбился. Ты же знаешь, я не могу долго быть без людей, поэтому прекращаю полеты, чтобы встретиться с товарищами. Прислушайся хорошенько, и ты услышишь мой смех. Ведь от нашего дома до аэродрома всего несколько километров…

За этот полет Нельсона потом наградили значком «Отличник Аэрофлота». Немного позже он был награжден значком мастера воздушного полета «300 тысяч километров».

Никто не знает, как сложилась бы дальнейшая судьба летчика. Ясно одно, он всегда бы был в авиации, но запомнившийся каждому советскому человеку день 22 июня 1941 года повернул судьбы по-своему…

7

Этот день, солнечный и веселый. Нельсон начал в привычном ритме четко налаженной жизни: надо сделать несколько обычных домашних дел, а потом предстоит прогулка с сыном Виликом. Интересно видеть их вместе: плотного, с энергичными движениями Нельсона и маленького подвижного Вилика. Они очень похожи друг на друга жестами, манерами, и у обоих совсем одинаково вспыхивают в глазах веселые огоньки, когда они смеются. Нельсон не жалеет времени на сына — каждую свободную минуту он старается провести с мальчишкой. Он даже решил открыть новый счет, о котором он и сообщил, смеясь, жене:

— Знаешь, Фира, у нас, летчиков, идет счет на километры налетанные, а я сейчас открою счет Вилику на нахоженные километры. Как ты думаешь, сколько мы их вместе с ним находим за ближайшие три года? Наверное, сот шесть набежит?

Фира только улыбнулась в ответ. Нельсон всегда что-нибудь выдумает оригинальное.

— Итак, объявляю сегодняшний день 22 нюня 1941 года исторической датой, — продолжал шутить Нельсон. — Мы с сыном начинаем первый километр.

Степанян оказался прав. Этот день действительно вошел в жизнь человечества как историческая дата.

Радио принесло миру весть о том, что гитлеровская Германия вероломно напала на Советский Союз. Уже пролилась первая кровь на кашей земле, уже рвались первые бомбы, и первые беженцы толком не понявшие, что же произошло, уже покидали обжитые места.

Все изменилось вокруг. Война успела наложить свою печать на всех и все. То, чему раньше не придавалось значения, неожиданно стало главным и важным, а важное отошло на второй план. Главное — это все, что связано с войной, а остальные дела, мысли и чувства оказались второстепенными и ненужными.

…Радиопередачу первой услышала Фира. Сначала она не могла понять, о чем идет речь. Слишком уж все казалось невероятным. Все так же светит солнце, все кругом спокойно и радостно, и не может быть, что эти страшные слова, которые она слышит, — правда. У нее не было сил подняться и пойти позвать мужа.

Но он уже все знал. Ей не надо было видеть его лица, она это поняла по тому, как он рывком открыл дверь.

— Война началась. Я к военкому. — лаконично сказал он, надевая фуражку. Фира стояла неподвижно. Она не собиралась удерживать мужа, да это было бы бесполезно…

С того мгновения, когда он услышал это короткое и страшное слово «война», вся жизнь для него сконцентрировалась в таком же коротком слове «фронт». Он даже почти не испытывал иных эмоций, кроме страстного и острого желания очутиться там, впереди, где враг. Ему не нужно было менять себя, перестраиваться. В конце концов он был летчиком, и этим будто бы сказано все.

У Нельсон» появилось мучительное физическое ощущение нарушенной гармонии мира. Он формулировал его для себя как несправедливость, зло, с которым нужно бороться сразу, сейчас, немедленно.

…У военкома уже толпился народ. В первых рядах Нельсон увидел летчика Михаила Клименко, который что-то горячо доказывал военкому. Тот протестовал. Степеням пробился через толпу взволнованных людей к стал рядом с товарищем.

— Зачислите нас в состав «летающих на фронт», — упрямо твердил Нельсон.

— Не имею права. Вы не имеете опыта военного летчика. Есть приказ — гражданских летчиков не брать. — отбивался военком.

Но я же имею большой опыт как летчик. — настаивал Степанян.

— Есть приказ не брать. Не могу, — военком был непреклонен.

Однако Нельсона трудно было переспорить. Он приводил множество аргументов, уговаривал военкома и даже прибегнул к такому запрещенному приему — напомнил военкому о том, что они давно знакомы. По-видимому, доводы, выдвигаемые Нельсоном, были достаточно вескими, и ему удалось в конце концов уговорить военкома. Направление