Сорняк - Джузеппе Грассонелли

Добрый дядюшка добыл фальшивый паспорт и спровадил меня в Милан, где я провел несколько месяцев в компании людей, легально работавших на севере страны уже более десятка лет. Уныние как рукой сняло. В Милане за мной присматривали Фофо, близкий друг дядюшки, и двое его приятелей, Диего и Лео, – они явились в Милан, чтобы “ощипать” в карточной игре крупного ломбардского промышленника, изрядно проигравшегося в Гамбурге несколькими месяцами ранее.

Именно Фофо пришла в голову идея предложить дядюшке свозить меня в Гамбург.

– От повестки в суд скрываются в больших городах, а не в деревушках, а еще лучше – в другой стране, где проще затеряться в толпе, – убеждал он меня. На самом же деле Фофо пытался вовлечь меня в шулерские дела, которые он проворачивал в Гамбурге с Диего и Лео.

Фофо стал моим ангелом-хранителем. Он наказал мне оставаться в Германии, пока не начнется судебный процесс и не вынесут приговор. По крайней мере, таковы были наши первоначальные намерения.

Жарким летним днем я прибыл на Гамбургский вокзал.

Город показался мне, семнадцатилетнему парню, огромным и суетливым. Сойдя с поезда, я сел на скамейку и стал ждать, пока меня встретят, – так было велено. Я с любопытством разглядывал сновавших мимо людей, они не смотрели друг на друга, но иногда задерживали взгляд на мне. Прежде всего молодежь: они косились на меня так, будто я прибыл с другой планеты. Однако, подумал я про себя, одет-то я по моде. Щегольские летние туфли, фирменные джинсы – причем из заднего кармана с нарочитой небрежностью торчал желтый платочек, – красивая футболка под легкой желтой курткой.

В общем, я шел в ногу с модой – по крайней мере, сицилийской. Кумиром нашей компании был Мигель Бозе, исполнитель модной тогда песни “Супермен”.

Немецкие молодые люди, напротив, одевались отвратительно. Они носили широкие штаны и разноцветные рубашки в цветочек, которые в моих глазах смотрелись просто неприлично.

Девушки, однако, были почти все красавицы: высокие блондинки с голубыми глазами. “Боже праведный, – думал я. – Неужели я оказался в стране чудес?” Немки словно сошли с глянцевых обложек. Иностранок я видал и прежде. Летом на Сицилию их приезжало немало. Иногда мы с приятелями, спрятавшись за скалами, подглядывали за очередной иностранкой, которая купалась или загорала с обнаженной грудью.

Пока я размышлял об этом, сидя на скамейке, время шло, но никто не приходил. Я начал волноваться. У меня с собой были только адрес, номер телефона и горстка немецких марок, о стоимости которых я понятия не имел.

Вдруг я заметил Лео и Диего. Они исподтишка наблюдали за мной и потешались над моей растерянностью.

Лео был типичным сицилийским парнишкой: низкорослый, с темными кудрявыми волосами, добродушным лицом, озорным блеском в глазах и лукавой улыбкой. Лео родился в Гамбурге в семье сицилийцев, задолго до его рождения переехавших в Германию. Он прекрасно болтал по-немецки и знал город как свои пять пальцев, но не умел читать. Об этом я узнал позднее, когда мы сидели на балконе его квартиры и я спросил, как пишется его фамилия – Камелло, – с одним “л” или с двумя. Лео покраснел и, поколебавшись, ответил, что не знает. Я опешил: значит, он безграмотный? Но больше всего меня поражал тот факт, каким образом он умудрялся безошибочно ориентироваться повсюду, в том числе во время нашего длинного путешествия из Германии в Италию.

Диего родился в области Марке. На тот момент ему было сорок. Коренастый, приятной наружности, с иссиня-черными волосами и карими глазами. Между нами установились серьезные дружески-деловые отношения. Его невозможно было обыграть в рамс – Диего гениально просчитывал все ходы. Он также превосходно играл в шахматы. Самый старший из нас, он содержал семью и дом. “Не считая собаки”, – прибавлял он. Именно поэтому Диего не одалживал деньги.

У меня, Лео и Фофо, напротив, никогда не было трудностей с деньгами. Мы без колебания одалживали друг другу – просто доверяли, и точка.

Конечно, сперва между нами возникали разногласия, ведь каждый отличался упрямством и крутым нравом. Но постепенно мы научились ценить достоинства друг друга и смеяться над недостатками.

Для начала Диего и Лео привели меня в большой центр красоты с сауной, турецким хамамом, джакузи и искусными массажистками. Там был даже ресторан.

Мы перекусили, а потом переместились в “Каламбо”, клуб, где ребята слыли постоянными клиентами. Они проводили меня к потайной двери, за которой оказался маленький бассейн с теплой водой и четырьмя прекрасными обнаженными нимфами. Рядом с бассейном стоял Фофо, он протянул мне бокал шампанского и спросил: “Четверых тебе хватит?”

Я скользнул в бассейн и провел одну из самых прекрасных ночей своей юности. Я был жаден до плотских утех. На Сицилии за одну невинную ласку получали пулю в лоб. С тех пор я не мог насытиться любовью.

Фофо был моим наставником. Широкоплечий, настоящий спортсмен, он часами пропадал на тренировках и в результате стал почти профессиональным боксером. В известных кругах его уважали как серьезного, надежного человека.

Хотя Фофо отучился в немецкой средней школе, его мировоззрение осталось сицилийским, достаточно традиционным, как и у многих эмигрантских семей из Италии, с которыми я познакомился в Германии. Молодое поколение, выросшее на Сицилии, отличалось более гибким мышлением.

Фофо обучил меня мастерству карточного шулера, рассказал все хитрости, и скоро я продемонстрировал ему свои выдающиеся способности в тасовании колоды и комбинировании карт. Ученик превзошел учителя.

Карты, женщины, шампанское. Боже мой, как далека сейчас от меня вся эта жизнь! Я с трудом верю, что прожил ее и что это не видение, вызванное бессонницей и прозябанием в сыром карцере. В последний раз мои ухоженные руки с тонкими пальцами держали игральные карты здесь, в тюрьме, Бог знает сколько лет назад: жалкая партия в дурака с верзилой, который был тогда моим соседом по камере. Громадный, жирный, волосатый, он напоминал гориллу и двигался, как горилла. Мы разыграли пачку сигарет, хотя я не курю. Я постоянно выигрывал у него по десятку сигарет, а потом возвращал обратно. Так что мой сокамерник был готов играть до бесконечности.

К женщине я не притрагивался уже лет двадцать. Боже мой! Двадцать лет без секса. Вы можете себе это представить?

Сегодня я получил письмо от женщины, которая утверждает, что влюблена в меня. Говорит, что впервые увидела меня в зале для свиданий несколько месяцев назад: она пришла проведать брата, а я встречался с сестрой. Эта женщина пишет, что с тех пор все ее мысли обо мне. Она даже навела обо мне справки и клянется, что хотела бы серьезных отношений с таким человеком, как я. Ради любви. Я получал и другие предложения подобного рода. Но не стал придавать им значения.

Заключенный вряд ли может позволить себе любовь, пока отбывает срок. Я думаю, настоящая любовь возможна лишь рядом с любимой, когда вы проживаете вместе каждый день. А пока я в тюрьме, не хочу иметь никаких отношений с женщинами. Покуда я здесь погребен, это бессмысленно. Я вправе испытывать безграничную любовь только к моей матери и моим родным.