Залив белого призрака - Николай Дмитриевич Бойков

успев намотать два шлага на торчащий вертикально металл — это оказался немецкий автомат шмайсер, стволом в какую-то щель. Рассматривать было некогда, страховка держала, командир висел над водой, чемпион тянул вверх обоих. Медленно. Очень медленно.

Геолог понял, что время уходит. Глаза его вылезли из орбит и увидели камень эстакады так ярко, будто был день, и сверкало солнце. Глаза были залиты солнцем. Напряжение было таким, что фал врезался в кожу, и она лопнула, как бумага, оголив красное тело мышц. Стало горячо-горячо. Из глаз потекла кровь. Но этого времени оказалось достаточно — он увидел опору для ног, сначала для левой, потом — для правой. Схватился за шмайсер, ладонь мигом примерзла к металлу или стала металлом. Высоко над головой была дырка в небо, ветер в этой дыре хлопал, как хлопает на ветру парус, и пищал, как пищит мачта, ломаясь и улетая с разорванным парусом. Небо опускалось и поднималось, опускалось и поднималось.

Пульс колотился, как поезд по стыкам стальных рельс. Очень хотелось в небо. Казалось, оно спасёт. Казалось, чем выше, тем безопаснее, лучше, чем рядом с водой, бешено бьющей по скальному берегу. Звуки множились эхом, камнепадом и водопадом. Шептали, роптали, гремели, стихали… Бегучие струи терлись о камень, слизывали песчинки и гладили, шурша крупицами льдинок. Струи бежали мимо, камень врастал в лёд, песчинки тонули в воде… Звуки плескались и били по нервам. Волна обвивала змеей и тянула вглубь. Глупо! Глупо утонуть рядом с берегом! Тело хотело жить. Сознание хотело смеяться. Страх коченел от холода, скрипел зубами, шептал задрожавшей челюстью: «Что? Смешно умирать под причалом, как мусор у печки! Смешно? А ты не увидишь смерти… Не бойся… Не успеешь понять… Сознание — не увидит… Рождаются криком, а умирают тихо…». Молодой вмерзал в лёд, без мыслей и без сознания — он стал вбитым в стену гвоздём, и застыл — гвоздём. Он был гвоздём… Завис над холодной бездной. Время уходит…

— Гвоздь! Гвоздь! Ты живой? Очнись, очнись, друг. Ты мне нужен… — Сознание возвращалось и опять насмехалось над молодым, он плохо понимал и плохо видел. Чемпион нависал над ним и дышал ему в рот, брызгал слюной и горячим шепотом: — Очнись! Мне одному вас не вытянуть… Молодой! Посмотри на меня! — Чемпион схватил горсть скрипучего снега и стал растирать ему лицо, раздирая в кровь… — Глотни, глотни снега! Гад!., ничего не бывает вкуснее… снег… это небо, циркач! Смотри! Ничего нет вкуснее… Гадёныш, ты, а не Горыныч… Циркачёнок мой, съешь снега, прошу…

Циркач всё понимал и всё слышал, только видел немного слабее, чем прежде, а может, совсем не видел. Это только казалось ему. Он пробовал шевельнуть ногой, пальцем правой руки, которая сжата в кулак и держит горячий фал, мёртво, не вырвать… Левая тоже сжата в кулак, держит в кулаке что-то…

— Глотни снега, глотни… Вкусно? Н-н-на тебе снегом в лоб! Легче?

Циркачу стало легче. Он шепнул, не разжимая зубов:

— Как сгущёнка…

Реакция оказалось взрывной и громкой:

— Га-а-ад! Живой? Живой, гад! Притворялся? Отдай автомат! Кончай притворяться! Разожми клешню, падла! Как врежу сейчас между глаз, что бы знал — страховать надо мёртво! Слабак! Откуда слабаки берутся на мою голову? Отдай автомат! Где ты нашёл этот шмайсер? — Он вытягивал молодого наверх, укладывая по частям и разглаживая — голова, руки, длинное-длинное тело… — Во дурра-ак, дурак… Дурачок ты мой… Дорогуша… Всех тяну, держу, всех спасаю… Зачем? Ох, задам я тебе трепака, дай только вернуться, ууу, гад упрямый. Какой же ты упрямый, Гвоздь! Упёрся в скалу и ни с места! Ещё и командира схватил, как краб крабиху под себя. Еле оторвал. Все до сэбэ… Хохол, хохлячок, что ли? Дохлячок. Сам-один удержал? Гвоздь. Гвоздь, одно слово. Вставать! Встать! Встанешь, ты или как? Тю, да ты плачешь? Пацан ты мой дорогой, ты плачешь? Дывись, якы слёзы у тэбэ красны… Кровь? Дорогой ты мой… — и он сам заплакал, утирая лицо снегом. — Кровь — это хорошо. Это ничего, это ничего, хлопчик. Живой. Я тебя потренирую чуток, дыхалка у тебя есть, дух бойцовский проверили, старую любовь из души выветрим, а новую в тебя так вдохну — ты и лёд любить будешь, снег глотать, из горсти пить… Спиртиком уколоться… Дивчинку удивить, бабушку гладить, журавлю не завидовать. Дывись, хлопчик, дывись на меня… Ооо! Кажись, и командир задышал. Командир! Головой нельзя-a тебе! Топ-топ-топ! Не вставай, Горбач! Не шевели голову! Подташнивает? Помогу сейчас… Хорошо, хорошо… Стесняться не надо… Цэ дурная болезнь из мозгов потекла… Из желудка? Так у моряка, где желудок, там и мозг. Спи да ешь, а служба — меж! Шея болит? Где болит? Дай, ножки потрогаю… Пошевели, пошевели!

Ручками шевели! Вырвало? Хорошо, сейчас легче будет. Ох, строп-перестроп, как ты меня напугал, Горбачок. Я ж тебя так материл мысленно, когда сугроб на тебя падал. Главное — я и крикнуть не успел. А ты успел в сторону! Интуиция у тебя. Зверюга! Зверь, Горбач, а не командир. Ведь хребет сломать должен был… Мате-о-рый… Как я! Потому что, если я обматерю кого — ни в жисть не умрёт! Такое мое слово… ма-мать моя, матушка! Командир, где фляжка? Помолчи, помолчим. Сейчас я командую. Сам уколюсь, молодому дам и тебе в рот волью… Ох-ох-ох! Посмотрите на него! Раскудахтался. Ты говорить научись — курлычешь, как гусак общипанный. Горазд пить, а наглеть не надо! Был ты старший пока головой не ударился, лежи теперь! Работа не волк — криком не напугаешь, а спирт дело серьёзное, на него — норма. Ферштейн? Пить хочешь? Снег пей, его много. Дай, слюни твои уберу и морду лица снегом вытру, так лучше будет. Ожил? Ох, как обрадовался, когда ты сам головой шевелить начал. А то ведь боюсь, что трогать нельзя, а как проверить? По голове и хребту сверху хлопнут — позвонки сыплются, как бусинки с бабы. Не соберёшь. Как проверить? На учениях хлопчика танк с парашютом накрыл, как ладонью по столу, хлоп! Глянули, танк целый. Хлопчика ищем, а он между гусениц всей фигурой, в грязь влип. Говорит: «поскользнулся». Грязь спасла, танк удержала. А живот у хлопчика держать перестал, потёк на выходе… Оживай, командир, приходи в себя. Ротом потёк — пустяк, сотряс мозга всегда ротом. Лазарет тебе. А я — покомандую. Тсс. Возражений нет. Угощаю — уколю! Спирт — инъекция раю. А в раю, Горынычи, шилом вас не вылечат. Пей, пока командую! Глазам — ясней, голове — веселей, на душе тепло-о!