Дальневосточная республика. От идеи до ликвидации - Иван Саблин

Оба правительства намеревались включить Дальний Восток в состав единого Российского государства, но в случае ДВР эти планы выглядели куда более реалистично. Хотя формально ДВР была суверенным государством, ее правительство подчеркивало, что это лишь временная мера, и обещало воссоединение с остальной Россией после вывода японских войск. Временное Приамурское правительство напрямую обращалось к имперскому наследию, приняв название генерал-губернаторства и пообещав присоединиться к небольшевистской России. Но оно не располагало военными силами, способными победить Красную армию, и надеялось в первую очередь на народное восстание. Таким образом, потенциальное воссоединение региона с Россией по плану владивостокского правительства выглядело куда более долгим и сложным, означало, что Гражданская война закончится еще не скоро, и подразумевало длительный японский протекторат над регионом.

Главными отличиями читинского и владивостокского правительств были социалистическая ориентация формально «капиталистической» ДВР и ее отношение к самоопределению меньшинств. Благодаря второму из этих аспектов ДВР соответствовала требованиям российского имперского национализма, поскольку имперская (или постимперская) российская нация мыслилась как этнически инклюзивная. Временное Приамурское правительство тоже как будто придерживалось взгляда на российскую нацию как полиэтническую общность: в частности, в его парламенте были депутаты-корейцы. Но вслух тема этнического разнообразия не проговаривалась. Более того, политика приамурских властей указывала на то, что они не считают постимперскую российскую нацию гетерогенной и инклюзивной. На ведущих позициях оказывались этнические русские, в то время как евреи все больше исключались из политической жизни из-за нарастающего антисемитизма.

Этнический национализм играл важную роль и в ДВР. Нежелание русского большинства поддерживать права меньшинств, конфликты внутри этнических групп и между этническими группами, а также исключение нескольких групп, в частности китайцев, из политической жизни осложняли управление разнообразием. Хотя ДВР была одним из первых государств в мире, Конституция которого предусматривала национальные автономии, большинство из соответствующих положений так и не были введены в действие, а создание Бурят-Монгольской автономной области вызвало возражения многих русских и некоторых бурят. Потенциальная и озвучиваемая лояльность украинцев[632] по отношению к их национальному государству, а также обвинения в связях с небольшевистскими политическими группами, звучавшие в адрес украинцев, тюрко-татар, корейцев и евреев, позволили Правительству ДВР не осуществлять на деле конституционное право этих групп на экстерриториальную автономию.

Хотя и читинское, и владивостокское правительства имели сношения с иностранными государствами, помощь Советской России способствовала возможностям ДВР финансировать свою политику и находить поддержку за границей. Устами своих представителей за рубежом ДВР апеллировала к либеральному антиимпериализму: дело в том, что Вашингтонская конференция (12 ноября 1921 года – 6 февраля 1922 года) по-прежнему виделась как еще один шаг к либеральному постимперскому миру, по крайней мере с экономической точки зрения[633]. ДВР приглашала иностранных инвесторов, утверждая, что ее природные ресурсы могут поспособствовать прогрессу глобальной цивилизации. В этом смысле японская интервенция оказывалась препятствием на пути интеграции ДВР в международную экономику: средством обеспечить мир в Тихоокеанском регионе и, как следствие, во всем мире считался режим «открытых дверей», подобный тому, который американцы стремились построить в Китае[634].

ДВР, впрочем, обращалась к теме антиимпериализма и в политическом смысле, и вела политику одновременно на интернациональном и на транснациональном направлении. Миссия Игнатия Леоновича Юрина, действовавшая в рамках традиционной внешней политики, ставила задачей восстановить дипломатические отношения с Пекином в контексте японской угрозы, актуальной как для российской, так и для китайской нации. В ходе Дайренской конференции с Японией (26 августа – 12 декабря 1921 г.; конец марта – 16 апреля 1922 г.) ДВР обвинила Японию в планах колонизации российского Дальнего Востока, что, ввиду японской оккупации Северного Сахалина, вызывало международные симпатии к русским как к угнетенной нации. В сложившейся ситуации владивостокское правительство, сотрудничавшее с Японией, сильно проигрывало читинскому в глазах иностранных и российских наблюдателей, в том числе дальневосточных предпринимателей.

В транснациональном режиме ДВР служила оперативной базой Коминтерна в Азии, а ее антиимпериалистическая риторика приводила к росту популярности большевиков среди корейских, монгольских и китайских националистов, а также японских социалистов. Летом 1921 года ДВР помогла МНП завладеть Внешней Монголией, что стало первым удачным опытом экспорта Русской революции. Но противоречия между интернациональной и транснациональной политикой ДВР шли во вред ее усилиям, как на первом направлении, так и на втором. К осени 1921 года Дальневосточная республика воспринималась как часть Cоветского государства, пособница советского империализма и форпост радикализма и анархии.

УЧРЕДИТЕЛЬНЫЕ СОБРАНИЯ

Учредительное собрание Дальнего Востока и съезд несоциалистических организаций Дальнего Востока продемонстрировали два разных подхода к дальневосточной государственности. В отличие от съезда Учредительное собрание приняло подробную писаную Конституцию: таким образом, ДВР оказалась куда более четко очерченным проектом, чем Приамурское государственное образование. Но ни одна из этих двух ассамблей не послужила намеченной цели объединения всего российского Дальнего Востока. В Учредительном собрании доминировали большевики и умеренные социалисты, а съезд состоял из консерваторов и монархистов.

Краснощёков твердил о популярности большевиков в регионе, но доклады Государственной политической охраны (Госполитохраны) – политической полиции ДВР – рисовали куда менее радужную картину. Высокие цены и нехватка продовольствия сделали читинское правительство непопулярным среди рабочих и бедняков. Многие из них выступали за немедленное объединение с Советской Россией, которая благодаря большевистской пропаганде представлялась землей обетованной. В сельской местности даже те немногие, кто поддерживал ДВР, ненавидели коммунистов[635]. Староверы называли их «антихристами» и относились с особенной ненавистью к состоявшим из венгров отрядам НРА по борьбе с дезертирством. Зажиточные горожане тоже поддерживали антибольшевистские и даже монархические лозунги. Коммунистов критиковали за их провальную хозяйственную политику и за реквизиции, зачастую основанные на произволе. Большинство бурят-монголов выступали против ДВР, а многие из них по-прежнему сочувствовали Семёнову, хотя бурят-монгольские политики стояли на просоветских позициях. Антикоммунистические настроения были сильными во время выборов в Учредительное собрание, а в Забайкалье они даже укрепились благодаря успехам Романа Федоровича фон Унгерн-Штернберга, занявшего значительную часть Внешней Монголии, а также ожиданиям того, что Япония начнет наступление против Советской России[636].