Александр Невский и Даниил Галицкий. Рождение Третьего Рима - Виктор Ларионов

Итак, автор «Жития» был свидетелем зрелости князя! Это предварительный вывод об авторстве двух важнейших для нашей национальной истории жизнеописаний. Однако мы должны сделать одно замечание. В отношении «Жизнеописания» речь должна идти об авторстве только его первой части, написанной к 1247 г. Одно из самых веских доказательств авторства этих произведений древнерусской литературы дает А.Н. Ужанков, цитированный выше. «Не обратив на то внимания, Д.С. Лихачев, при сопоставлении стилей двух княжеских жизнеописаний, приводит примеры не только из текста всего “Жизнеописания”, а только части, заканчивающейся 1250 годом, что соответствует выделенной нами его первой редакции, и ни одного — из второй, более поздней части. Следовательно, даже по исследованию Д.С. Лихачева, роднит “Жизнеописание” с “Житием” только первая редакция биографии Даниила. А это служит лучшим доказательством того, что первая редакция “Жизнеописания” и “Житие Александра Невского” принадлежат перу одного автора, не исключено — Кирилла. Стало быть, действительно, с отъездом Кирилла из Галицкого княжества в нем не осталось автора “Жизнеописания”, и именно этим отъездом вызван шестнадцатилетний перерыв в работе над ним».

Житие Невского по структуре состоит из традиционного монашеского предисловия и десятка отдельных эпизодов из жизни Александра, написанных свидетелем происходившего. В конце Жития был приписан плач по умершему, включая описание погребения князя во Владимире и посмертного чуда с духовной грамотой. Последний эпизод свидетельствовал о безусловной прижизненной святости князя, в чем могли убедиться многие авторитетные очевидцы! Весь текст Жития говорил о нравственной чистоте и высоте духовного подвига князя. В 1381 г., сразу после Куликовской битвы, были вскрыты и освидетельствованы мощи князя, после чего началось его местное почитание. В 1491 г. мощи князя сильно «огорели» при пожаре в Рождественском монастыре. В 1547 г. при первом русском царе Иоанне Грозном, потомке Александра Ярославича, состоялась общерусская канонизация князя. До того, как мы внимательно проанализируем текст Жития, нам необходимо сделать ряд важных замечаний, которые создадут правильную перспективу нашей точки зрения на подвиг святости князя Александра. Как справедливо пишет историк Р.В. Багдасаров: «Весь период с 987–988 годов вплоть до разорения Рязани полчищами Батыя рассматривался как растянувшееся на два с половиной столетия Крещение Руси. Оно предполагало не только просвещение язычников, но и формирование нового Народа Божия, обустройства им новой Обетованной земли. Для сознания средневековых русских вторжение полчищ Батыя стало событием одного порядка с Сотворением человека и завершало эон Крещения Руси: “От Адама до крещенья Русския земли лет 6496, от крещения до взятия Рязани от татар лет 249”, — записано в пасхалиях Служебника XIV века».

Именно созидание и даже сам факт свершения такового созидания новой Обетованной земли отражен в «Сказании о погибели земли Русской». Финальной точкой процесса созидания «Нового Израиля», вершиной его духовной зрелости в годину политического коллапса и стал князь Александр. И здесь нам важно понять еще один принципиально важный факт, который ярко и контрастно очерчивает нам образ святости князя Александра, ставший не столь очевидным для современников. «Без Бориса и Глеба не было бы Александра Невского… В деяниях Бориса и Глеба политический идеализм, готовность к самопожертвованию достигли чистоты ректификата. Вот почему два века спустя после своей гибели братья явились воинам великого князя Александра Ярославича перед Невской битвой, обещая свою помощь. Мало кто задумывается над тем, что их явление имело для благоверного князя программный смысл, приоткрывая, почему ему дарована победа и как сложится его судьба. Будучи гениальным стратегом, Александр, видимо, не раз испытывал искушение ударить не только по немцам и литовцам, но и по монголам. Но вместо этого провел долгие годы в изматывающей дипломатической борьбе в ханской ставке, ежечасно рискуя быть подвергнутым мучительной казни. Если вникнуть в детали биографии Александра Невского, то становится ясным: его подвиг имел много общего с подвигом страстотерпцев Бориса и Глеба. Они отказались от “цесарского” триумфа ради целостности отеческого достояния; точно так же поступил благоверный князь Александр, который променял корону, обещанную папой, на посох ходатая, убеждающего ордынских ханов отказаться от разорения Руси».

От святых братьев во всей полноте Александр наследовал понимание власти как жертвенного служения.

Текст Жития дает нам ключи к еще более глубокому осмыслению святости князя Александра, очевидной для современников и все более и более становящейся некоей абстракцией для потомков.

Необходимо внимательно рассмотреть текст Жития с точки зрения его полноты как исторического источника. Ряд авторов, например А.В. Назаренко, упрекают составителя Жития за обилие библейских цитат. Напротив, многие современные исследователи уверены, что это — достоинство текста при условии правильной герменевтической работы с ним благодаря методу «библейских тематических ключей».

Из герменевтики библейских цитат в тексте Жития мы можем получить важную информацию о мировоззрении автора и его окружения, о сообщаемых событиях. «Взоръ его паче инех человекъ, и гласъ его — акы труба в народе, лице же его — акы лице Иосифа, иже бе поставилъ его египетьскый царь втораго царя в Египте, сила же бе его — часть от силы Самсоня, и далъ бе ему Богъ премудрость Соломоню, храбръство же его — акы царя римскаго Еуспесиана, иже бе пленилъ всю землю Иудейскую. Инегде исполчися къ граду Асафату приступити, и исшедше граждане, победита пл ькъ его. И остася единъ, и взъврати к граду силу ихъ, къ вратом граднымъ, и посмеяся дружине своей, и укори я, рекъ: “Остависте мя единого”. Тако же и князь Александръ — побежая, а не победимъ».

Для понимания данного отрывка действительно необходимо воспользоваться арсеналом библейских тематических ключей, как это делает современный автор В.В. Василик: «… с образом Иосифа связано египетское рабство, которое для Израиля, однако, было последствием единственной возможности выжить во время голода… Иосиф — второй человек в Египте после фараона, которого возвел на эту степень сам фараон. Не исключено, что сравнение св. благоверного князя Александра Невского с прекрасным Иосифом связано не только с его впечатляющей внешностью, но и с дарованием ему ярлыка на великое княжение ханом, которого русское общественное сознание осмысляло как неверного, но царя. Правление Иосифа послужило на благо не только евреям, но и египтянам: св. князь Александр не только установил мир между Русью и Ордой, но и явился одним из основателей Сарайской епархии — миссионерской по своему назначению. Образ Самсона подразумевает оппозицию “Самсон — филистимляне”, одинокий герой и сонмы язычников. Понятно, за кого принимаются шведы и немцы. Однако в образе Самсона отражается также и одиночество князя, а также и то, что он неоднократно становился жертвой предательства, подобно тому как Самсон был предан Далилой. Мотив одиночества и оставленности ярче всего в этом фрагменте присутствует в рассказе о Веспасиане, которого оставили его воины. Однако здесь едва ли не важнее другая тема — иудеев и иудейской войны, которая далеко не случайна. В христианской традиции Веспасиана считали бичом Божиим, выполнившим Божественный приговор над неверными иудеями, некогда народом Божиим, но распявшим Христа и гнавшим его апостолов. Соответственно, немцы уподобляются христораспинателям — иудеям… с ними сравниваются также и изменники-псковичи».