Всеми правдами и неправдами - Алексей Фомичев

Голос упал до шепота, в нем зазвучала плохо скрытая ярость и обида.

- А как узнал, что я хочу ехать сюда, так спятил. Кричал, что я сумасшедшая, коли еду в мясорубку. Что меня убьют. А когда понял, что ничего не изменить, сказал...

"Она ни разу не назвала его по имени, - подумал Нэд. - Так ненавидит. Забыть не может и простить тоже..."

- ...Сказал, что я и Тим... что тот себе походную шлюху нашел. Я не удержалась, залепила ему пощечину. Ну и он... ударил меня. А Тим тогда у нас с сестрой был. Как врезал ему! Тот в крик, в полицию заявил... - Дора закрыла глаза, замотала головой. - Извини, не могу больше. До сих пор помню его крик. Я и не думала, что он так может ругаться. Как скот!

Она на ощупь нашла его руку, сжала своей. Потом ткнулась лбом в его плечо.

По коже Нэда давно пробегала легкая дрожь, пальцы покалывало. Нелегко сидеть рядом с полуобнаженной красавицей, такой ласковой и доступной. Он сдерживал себя, понимая, что она пришла выговориться, снять камень с души. Но он же мужчина, не бревно бесчувственное!

Когда ее горячие пальцы тронули руку, он слегка вздрогнул. Пытка. Дора, видя, что неподвижен, отстранилась, взглянула в его глаза.

- Прости. Я не хотела... это нечаянно вышло. Расклеилась совсем. Улыбка вышла ненатуральной, жалкой. - Спать тебе не даю. Я, наверное, пойду.

Она сделала движение встать, сказала:

- Пока...

И в этот момент он ее поцеловал. Большие руки обхватили хрупкие плечи, губы ласкали тонкую шею, скользили по груди и возвращались к раскрытым горячим губам.

Она выгнула спину, тихо застонала, пальцы обхватили его голову, гладили мягко и нежно. Когда сорочка и шаль упали на пол, Дора на миг замерла, словно перед прыжком в омут, потом подалась навстречу, приникая к широкой груди.

Два тела словно намагниченные прижались друг к другу. Нэд осторожно, едва касаясь, покрывал поцелуями ее тело, чувствуя, как она дрожит от волнения и страсти. Она отвечала, жадно и со странной силой. Потом потянула его на себя, широко развела ноги и едва слышно прошептала:

- Пожалуйста, ну пожалуйста... сейчас.

На стене у широкой кровати под тихую музыку старых пружин, страстного стона и горячего шепота плясали резкие тени, подчиненные единому ритму...

Утром Дора тихо выскользнула из кровати и убежала. Нэд проснулся от стука двери, несколько минут лежал неподвижно, вспоминая бурную ночь.

Солнце - единоличный властитель неба - било в окно, преломляло лучи в зеркале и слепило глаза. Нэд вскочил, быстро оделся, по привычке нацепил кобуру и пошел умываться.

Хозяева давно встали, старик ушел на улицу, его жена тихо возилась у плиты. При виде постояльца поздоровалась и выставила на узкий стол две широкие тарелки, хлеб в плетенке, зелень и бидон с квасом.

- Спасибо, бабушка. А где мои друзья?

- Девка во дворе, а мужик лежит. Я ему поснидать снесла. Он ходить-то толком не может.

- Спасибо...

Хозяйка одарила его далеко не ласковым взглядом, молча повесила на спинки стула вышитые полотенца, напоследок глянула на бороду, длинные волосы, шепнула под нос и зашаркала прочь.

Нэд хмыкнул, подошел к умывальнику. Жители, конечно, боевиков обслуживают, но не любят точно. Ишь как смотрят!

Около старой печки на веревке висели его куртка и майка. Постиранные и высушенные. Кроссовки оттерты от грязи, стоят возле двери.

В тарелках была яичница со шкварками и луком, запах шел одуряющий. Голодный желудок сжался от нетерпения, по горлу прошел спазм. Нэд налил из бидона квас в два стакана, взял вилку и посмотрел на дверь - хотел подождать Дору. Но та появилась, только когда у Нэда лопнуло терпение. Он резал первый кусок, когда хлопнула дверь. Не прерывая движения, повернул голову и замер.

Одетая в легкий сарафан с открытой спиной и коротким подолом, с копной роскошных волос, свежая, красивая, она завораживала походкой, жестами, строгим лицом. Неужели это совершенство было ночью с ним?..

Нэд кашлянул, положил вилку и улыбнулся.

- Доброе утро. Как самочувствие?

Дора нахмурилась, буркнула что-то невразумительное, рывком выдвинула табуретку и села напротив. Резким движением взяла вилку и стала ожесточенно резать яичницу на части.

- Что с тобой?

- Ничего... ешь давай. Я видела Седого, он сказал, что через час хочет выехать.

- Я тебя обидел?

- Дора!

Она кинула на него короткий взгляд, смутилась и опустила голову. В поведении сквозила неуверенность и какая-то досада. Нэд заметил сжатые губы, сощуренные глаза и слезу у ресницы.

- Я, видимо, что-то сделал не так. Прости, пожалуйста. И не дуйся на меня.

Дора не ответила, осторожно откусила кусочек и стала есть. Нэд пожал плечами, хмыкнул и последовал ее примеру.

Яичница была превосходна, зелень свежая и сочная, квас холодный и вкусный, хлеб душистый. Простая сытная деревенская пища, без химикатов и добавок, от которой прибавляет сил и здоровья.

Ели в полной тишине, даже не глядя друг на друга. Нэд не хотел решать ребусы женской логики, а Дора, чем-то озабоченная, упорно молчала. Может, считала, что он должен сам догадаться.

Они допивали квас, когда в дом вошел Седой. Кивнув, сразу спросил:

- Готовы? Скоро поедем.

- Всегда готовы, - машинально ответил Нэд. - Куда путь держим?

- К Желтым Пескам. А там в Лахотск. Здесь нам сейчас делать нечего.

- Я в Ламакею не поеду, - подала голос Дора.

Седой пожал плечами, как бы говоря: твое дело, мы не неволим.

- Сколько до форпостов отсюда?

- По прямой километров двадцать пять. Дорога накрутит еще пять-шесть.

Дора откинула челку со лба, с вызовом спросила:

- Вы меня, конечно, туда не довезете?

Седой глянул на Нэда, хмыкнул, в задумчивости почесал лоб.

- Ясно... придется самой...

- Какой самой?! Ты и километра не пройдешь, - вставил Нэд.

- Ну, как выйдет. Мужчины боятся...

- Послушай, милая, - перебил ее Седой. - Здесь не парк свиданий и не фонд попечителей. Нечего строить из себя слабую обиженную особу. Никто тебя не гонит. Хочешь - езжай с нами. Доставим в лучшем виде... если сами доедем. Из Ламакеи легче попасть на форпост, чем из Зоны. Не хочешь - решай свои проблемы сама.

Дора фыркнула, с вызовом посмотрела на Нэда.

- Ну а ты? Поедешь к мятежникам? Один?

Нэд не ответил, встал из-за стола, многозначительно посмотрел на Седого и вышел из дома. Прошел во двор, где копался хозяин, чинивший скамейку.