Не все мы умрем - Елена Гордеева

— Эксклюзивных моделей не обещаю. — Герман с серьезным видом оглядел Евгению с ног до головы. — Так, что-нибудь простенькое, сообразно обстоятельствам. Деньги надо экономить, — сказал он назидательно и скрылся за стеклянными дверьми универмага.

Вернулся он подозрительно быстро с большим целлофановым пакетом в руках, и Евгения тут же представила этот простенький нарядец: рабочий комбинезон птичницы с местной птицефабрики — вполне сообразно обстоятельствам.

По асфальтированной дороге они ехали недолго. Как только свернули за угол — асфальт кончился, и грунтовая, но хорошо утрамбованная колея повела их меж высоких деревянных заборов из горбылей, над которыми нависали ветви яблонь, рябин, вишен.

Эта была часть Томилина старой застройки: ни одного кирпичного здания, ни одной спутниковой тарелки над крышей, ни одного бетонного забора. Только собаки лают да куры кудахчут — пастораль! Место приятное, отметила Евгения, поглядывая по сторонам.

Машина затормозила у железных ворот, и они вкатились прямо в гараж. Закрыв ворота на засов, Герман вывел молодую женщину из металлического бокса прямо в сад. Евгения погрузилась в мир птичьего щебета, шелеста листвы, каких-то неясных шорохов в траве и запаха цветов. Впечатление — ты в раю! Никаких тебе грядок, на картошку и намека нет, парников тоже нет — благодать! Кругом трава по колено — крапива, кашка, ромашка, и бронзовые жуки летают. И вдруг, откуда ни возьмись, здоровый, лохматый водолаз. Собачья морда заросла так же, как и сад, даже глаз не видно.

— Привет, Лентяй! — Герман почесал пса за ухом, хотя, по мнению Евгении, где там среди этой поросли ухо — не разберешь. — Знакомься, это моя гостья. Охраняй! Как вы относитесь к животным? — Он обернулся к Евгении, благоразумно спрятавшейся за его спиной.

— Когда Сашка — это моя падчерица — попросила щенка на день рождения, я не обрадовалась.

— Бедный Лентяй, мы тебе не рады.

Евгения осторожно выступила вперед.

— Но в рамках безопасности я понимаю целесообразность.

— Как-как? — удивился Герман. — В рамках безопасности? Целесообразность? — передразнил он ее. — Боже мой! А про любовь, Евгения Юрьевна, вы ничего не слышали?

Евгения не стала распространяться насчет любви к ближнему. Кто бы об этом говорил! Был боевой слон персидской армии — и нет боевого слона персидской армии. Она это видела собственными глазами. Вот и вся любовь. Хотя надо признать, что с Комаровым Александром Михайловичем он был добр. А с ней? Даже очень добр. А мог бы двинуть один раз — и все рассказала бы как миленькая!

— Я его почти люблю, — заявила Евгения и почесала пса там, где считала, что ему будет приятно.

Лентяй как-то странно зафыркал.

— Здесь у него нос, — пояснил, улыбаясь, Герман, — а вы насквозь пропахли Парижем, поэтому он и фыркает. — Герман взял ее руку и направил в нужное место. — Он за правым ухом любит. И еще любит, когда при этом его по имени называют. Лентяй, Лентяй… — Они вместе почесывали пса, а тот повизгивал от удовольствия. — Ну, с первым заданием вы справились, переходим теперь ко второму.

По узенькой тропинке втроем они пошли в глубь сада. За фруктовыми деревьями Евгения не сразу заметила двухэтажный бревенчатый дом. По сравнению с ним ее дача казалась даже не сараем, а просто большой бочкой. Впрочем, Евгения это всегда чувствовала, но, вспомнив, внезапно загрустила по бочке Диогена, по Сашке, по мужу и, что самое удивительное, по боярыне Морозовой. Действительно удивительно! Мужа она видела вчера вечером, и он, в сущности, сам признался, что его больше волнует судьба Зинаиды Ивановны, чем жены; свекровь во время последней встречи на даче лишь дулась, отчего побелила не только все деревья, но и часть забора, а заодно и молоденький дубок, выросший из-под него по своей собственной инициативе; ну а Сашка… по Сашке она в самом деле будет скучать. С падчерицей они чем-то похожи. Евгения всегда недоумевала, как у Михаила Анатольевича появилась такая дочь, вроде неоткуда. Он ее, конечно, любит, но абсолютно не понимает. Впрочем, вся эта грусть оттого, что она, Евгения, умерла и в этом заросшем саду бредет по тропинке, как по тому свету. Для знакомых людей умерла. В этом, и только в этом, кроется причина ее грусти.

Незаметно для себя самой Евгения вздохнула и ступила на крыльцо дома.

— Прошу, — и Герман распахнул перед ней двери рая.

Она оказалась на кухне, которая одновременно была еще и гостиной и прихожей. Так выглядит рай для всех женщин.

— Держите. — Герман протянул ей пакет с обновкой. — Идите наверх и переоденьтесь. Догадываетесь зачем?

— Я сообразительная.

— Ваша комната налево, моя направо, — инструктировал ее хозяин, глядя, как она поднимается по лестнице.

— Налево, направо, — бормотала Евгения, поднимаясь по скрипучим ступенькам. — А удобства где? Или под яблонькой, или под вишенкой… — На втором этаже она посмотрела сначала направо, а уж потом налево, отметила про себя такую последовательность, но объяснения своему поведению не нашла.

Налево в двери замка не было. Тогда на цыпочках, стараясь не скрипеть половицами, она пошла направо. Тоже замка нет. Вернулась. Осторожно потянула за ручку. Дверь легко открылась. Горница светлая, но небольшая, метров двенадцать. Ситцевые занавесочки на окне задернуты. Потолок невысокий, как и во всех деревянных домах. Стены обклеены обоями лет десять назад, если судить по рисунку, но обои очень чистенькие, сразу видно, что хозяин аккуратист. Или это потому, что комната гостевая и не каждый день используется?

Евгения положила пакет на небольшой столик у окна и расстегнула верхнюю пуговицу любимого голубого костюма, скорее не голубого, а цвета морской волны. Герман в саду возился с Лентяем. Она отвела глаза от окна, и взгляд уперся в пакет. Рука замерла. В следующее мгновение она схватила пакет и вытрясла из него содержимое на узкую односпальную кровать.

Что это? Она молча перебирала вещи. Взяла трусы, расправила их — и закусила губу. Что за размер? — сорок четвертый. Не трусы, а сатиновые фонарики, перетянутые резиночками.

А футболка? — Евгения изучала ее на вытянутых руках.

Футболка была тоже финиш! Лет сорок назад в таких футболочках начинала утреннюю гимнастику Страна Советов под руководством инструктора Гордеева при музыкальном сопровождении пианиста Родионова. Ребенком она видела такие в мамином шкафу.

Переодевалась Евгения как сомнамбула. Движения были замедленные, как во сне. Все вроде правильно: юбочка, блузочка, пиджачок, сандалики, белые носочки — кошмар заключался в том, что по лестнице в кухню спускалась не Евгения Юрьевна, а юная пионерка из Артека, только красного галстука не хватало.

Герман придирчиво осматривал свое творение. Костюмчик, конечно, маловат, здесь он дал маху, и юбочка коротковата — не рассчитал, зато по моде — заканчивается там, где начинается. А вот пиджачок совсем неплох — вроде как маленький жилетик; ну а белая блузка так молодит, что гостью не узнать. Чего ж вам больше, Евгения Юрьевна? — говорили его смеющиеся глаза, принимая от нее пакет с голубым костюмом.