Мизери - Стивен Кинг

Что-то мелькнуло в мозгу.

Какая-то идея.

И мамочку сожги…

Пол Шелдон спал.

24

Когда он проснулся, в погреб проникли пепельно-серые лучирассвета. Огромная крыса сидела на оставленном Энни подносе, обвив телохвостом, и грызла сыр.

Пол завопил, дернулся и тут же опять завопил — от боли,ударившей по ногам. Крыса исчезла.

Энни оставила ему несколько капсул. Он знал, что новрил несправится с этой болью, но все-таки это лучше, чем ничего.

Кроме того, больно тебе или нет, пора приступать к утреннимзанятиям, верно. Пол?

Он положил в рот две капсулы, запил их пепси и откинулся назад,морщась оттого, что заныли почки. Что-то там в них растет. И ладно.Замечательно.

Марсиане, подумал он. Марсианские машины смерти.

Он посмотрел туда, где стояла жаровня для барбекю, ожидая,что при утреннем свете она покажется ему обычной жаровней для барбекю. К егоудивлению, она по-прежнему выглядела как придуманная Уэллсом шагающая машина,несущая разрушения.

У тебя была идея. Какая?

Откуда-то вернулась песенка «Трампе»:

Жги, бэби, жги и мамочку сожги…

Правда? Какую еще мамочку? Она даже свечки не оставила. Исвои-то выхлопные газы поджечь нечем.

Сообщение из подсознания:

Тебе ничего не нужно жечь здесь. И сейчас.

Э-эй, так о чем мы толкуем, друг? Намекните хотя бы…

И тут идея пришла, пришла сразу, как приходят вседействительно стоящие идеи — завершенная, полностью отделанная,недобро-прекрасная и абсолютно убедительная.

И мамочку сожги…

Он взглянул на жаровню, собираясь вновь испытать досаду оттого, что он сделал. — что она заставила его сделать. И досада вернулась, нолегкая и далекая; боль в почках хуже. Что она сказала вчера? Я всего лишь…убедила тебя избавиться от плохой книги и написать твою лучшую книгу…

Может быть, в этом и есть кое-что от правды. Может быть, онздорово переоценивал «Быстрые автомобили». Твой ум просто старается исцелитьсятакими рассуждениями, зашептала часть его сознания. Если ты когда-нибудьвыберешься отсюда, ты точно так же будешь убеждать себя, что тебе вообще ненужна левая ступня — стричь придется на пять ногтей меньше, только и всего.Сейчас умеют делать чудо-протезы. Нет, Пол, у тебя была чертовски хорошая книгаи чертовски хорошая нога. Так что давай не будем себя обманывать.

Но более глубинный пласт его сознания подозревал, что какраз последнее рассуждение — самообман.

Не самообман, Пол. Говори правду. Не надо лгать себе. Ты —парень, который выдумывает истории, то есть лжет всем, и этот парень никогда недолжен лгать себе. Это смешно, но это правда. Как только ты займешься такимдерьмом — все, сливай воду. Можешь зачехлять машинку и учиться на брокера илина кого угодно.

Так в чем же правда? Правда, если на то пошло, в том, чтоему крайне неприятно, что в прессе критики все чаще и чаще характеризуют егокак «популярного автора» (что в его понимании лишь на одну ступеньку — на однумаленькую ступеньку — выше «литературного поденщика»). Это никак не согласуетсяс его представлением о себе как о Серьезном Писателе, который выдает время отвремени говенные романы лишь затем, чтобы заработать денег для (оркестр, туш!)НАСТОЯЩЕЙ РАБОТЫ! Он ненавидел Мизери? В самом деле ненавидел? Если так, почемуже он так легко сумел снова скользнуть в ее мир? Не просто легко; снаслаждением, как в теплую ванну с хорошей книгой в одной руке и кружкойхолодного пива в другой. Возможно, он ненавидел ее только за то, что ее лицо наобложках книг привлекало куда больше внимания, чем фотографии автора, ее лицоотвлекало критиков, и они не замечали, что имеют дело с молодым Мейлером илиЧивером[40] — имеют дело с тяжеловесом! И не стала ли в результате его«серьезная работа» превращаться в своего рода вопль? Посмотрите на меня!Посмотрите, как это превосходно написано! Эй, ребята! Здесь скользящая перспектива!Здесь интерлюдии! Поток сознания! Это моя НАСТОЯЩАЯ РАБОТА, слышите, козлы!Только ПОПРОБУЙТЕ от меня отвернуться! Только ПОПРОБУЙТЕ, гребаные щенки!Только ПОПРОБУЙТЕ отвернуться от моей НАСТОЯЩЕЙ РАБОТЫ! Только ПОПРОБУЙТЕ, и я…

Что? Что он им сделает? Отпилит ноги? Отрежет пальцы?

Пола неожиданно стала бить дрожь. Он почувствовал, чтодолжен облегчиться. В конце концов ему удалось помочиться, хотя и с большейболью, чем в прошлый раз. Он стонал, пока мочился, и после этого еще долгостонал.

Наконец милосердный новрил отогнал боль — чуть-чуть — и Полстал засыпать.

Разлепив тяжелые веки, он посмотрел на жаровню для барбекю.

Что ты почувствуешь, если она заставит тебя спалить«Возвращение Мизери»? — спросил его внутренний голос, и он слегка подпрыгнул.Уплывая, он думал — да, это будет больно, это будет ужасно, ему будет так жебольно, как и тогда, когда дымом взвились над жаровней «Быстрые автомобили»,как сейчас, когда у него в почках развивается инфекция, как тогда, когда онаопустила топор, внеся редакторскую правку в его тело.

Еще он понял, что это праздный вопрос. Непраздный вопрос —что почувствует Энни. Возле жаровни для барбекю стоит столик. И на нем — сполдюжины разных банок. В одной из них — горючая жидкость. А что, если Энни закричитот боли? Не хочешь полюбопытствовать, как это будет звучать? Совсем-совсем нехочешь? Есть пословица: месть — это блюдо, которое лучше всего есть холодным,но эту пословицу придумали раньше, чем изобрели горючую жидкость.

И мамочку сожги, подумал Пол и заснул. На его бледных, серыхгубах играла легкая улыбка.

25

Энни вернулась без четверти три. Ее вечно всклокоченныеволосы теперь распрямились под мотоциклетным шлемом. Она была молчалива, чтосвидетельствовало скорее об усталости и задумчивости, а не о депрессии. КогдаПол спросил, все ли ей удалось сделать, она кивнула.

— Кажется, да. Не сразу смогла совладать с мотоциклом, а тобыла бы здесь час назад. Зажигание загрязнилось. Как твои ноги, Пол? Сейчасотнесу тебя наверх, а пока хочешь еще укол?

После двадцати часов в сырости погреба его ноги чувствовалисебя так, как будто в них забивали ржавые гвозди. Он очень хотел укола, но нездесь. Этот вариант его совершенно не устраивал.

— Думаю, я в порядке.

Она повернулась к нему спиной и присела: