Отрок московский - Владислав Русанов

– А я тебя по-отцовски поучу! – нахмурился старший новгородец. – Кнутом по заднице! Кто тебя в спину пихал? Чего на рожон полез?

Тот лишь руками развел. Потупился и засопел.

Со всех сторон на помост карабкались мужики в непримечательной одежке – потертые кожушки, валенки, видавшие виды шапки. Светлобородые, темно-русые и рыжие. Высокие и низкие. Их объединяла лишь звериная повадка – решительная и вместе с тем осторожная поступь крупного хищника, опасная грация движений. Будто волчья стая собралась на лесной поляне вкруг вожака.

– Ладно, опосля с тобой поговорю! – махнул рукой Векша. – Сейчас недосуг! Нам в Верхний замок надобно – волю князя Юрия Даниловича исполнять. Так, други?

Новгородцы – Никита насчитал их ровно десять – кивнули, но без задора или злости. Точно так же пахари согласились бы пройти еще две-три борозды до вечера, чтобы успеть с посевом.

– Я с вами! – Парень расправил плечи, чтобы казаться выше и взрослее. Не хватало еще, чтобы его на смех подняли.

– Дерешься ты, слов нет, здорово, – покачал головой старшина ловцов. – Прямо скажем, замечательно дерешься. Я только про одного такого бойца на Руси слыхал. Но он, людишки болтают, ордынскому нойону продался с потрохами…

– Я московскому князю служу, – твердо отвечал Никита. – Так же, как и вы.

– Да? – недоверчиво протянул Векша.

– Это правда, – встрял Василько. – Этой ночью мы с ним вдвоем в замок пробирались.

– Ты бы помолчал, а! Лазутчик, дрын мне в коленку! А ты, паря, погоди. Нам подумать надо, посоветоваться…

Новгородец не договорил, изумленно уставившись Никите через плечо.

Обернувшись, ученик Горазда отпрянул от неожиданности. Заскочивший на помост Улан-мэрген наступал на него, сжав кулаки.

– Ты куда мой малахай подевал?! – Ордынец даже замахнулся луком. – Что позволяешь себе?! Я для того тебе малахай давал?!

Ловцы замерли, выпучив глаза.

Мгновение-другое Никита пятился от наседающего друга, а потом раздался такой оглушительных хохот, что уши заложило. Улан присел, затравленно озираясь, а новгородцы смеялись – да что там смеялись, ржали, как кони! – приседали, хлопали себя по коленками, утирали слезы рукавами.

Василько вышел из-за спин товарищей, по-прежнему сильно припадая на левую ногу, и протянул татарчонку шапку.

– Твоя?

– М-моя…

– Забирай, Аника-воин. – И поясно поклонился. – Спасибо тебе. Думаешь, я не видел, откуда стрела прилетела?

Улан зарделся. Скромность в нем боролась с желанием похвастаться удачей, как полагалось по степному обычаю.

– Ладно! – Векша мотнул головой, как конь, отгоняющий слепней. – Идемте с нами. Только глядите у меня, вьюноши, не геройствовать попусту! Дело нам трудное предстоит. Немцы со всех сторон подвоха ждут. Это все едино, что пятерню в осиное гнездо сунуть. Во всем меня слушать. Уяснили?

– Уяснили, – Никита кивнул.

Ордынец промолчал, хотя по лицу его видно было – командовать собой сын Ялвач-нойона может позволить только Никите.

На короткое время наступила тишина – гомон толпы посадских удалялся. И поэтому голос последнего из приговоренных – рябого мужика с клочковатой бородой – услышали все:

– А снимите меня отсюда, Христа ради, православные. Истомился я на бочке стоять…

Прямо от лобного места, с рыночной площади, полочане кинулись к воротам, как и посоветовал Векша, очевидно имеющий немалый опыт в уличных боях. Стражники, служившие еще прошлому полоцкому князю Константину, прозванному в народе Безруким, переходили на сторону восставшей толпы и обращали оружие против немцев, с которыми их ставили в охрану через одного. Почувствовав, что запахло жареным, ратники-крестоносцы, по большей части простые наемники, не желавшие гибнуть за то жалованье, что заплатил им Орден, принялись бросать мечи и алебарды в снег, ища пути к спасению. Слишком немногим из них удалось уйти от расправы. Любое скопление людей, охваченное слепой яростью, – пусть даже она вызвана праведным гневом и обидой за притеснения, – становится жестоким, мольбы о пощаде не слышит и не принимает.

Возможно, Фридрих фон Штайн проявил себя неплохим полевым командиром в годы войны Ливонского ландмайстерства с Ригой, но в оборонах крепостей он смыслил мало. Во всяком случае, допустил одну непростительную ошибку, стоившую крестоносцам проигранной кампании, а их командору – жизни.

Вместо того чтобы наглухо запереться в детинце и отбивать атаку за атакой, дожидаясь подкрепления из Динабурга, фон Штайн повел рыцарей на вылазку. Очевидно, он хотел поддержать охрану ворот, смятую толпой в считаные мгновения. Никита с Уланом и новгородцами не успели пробежать и половины пути до стены Верхнего замка, как ворота распахнулись и оттуда хлынул поток всадников, одетых в белые плащи с красными крестами. Во всяком случае, Никите в первый миг показалось, что поток. На самом деле рыцарей было не больше двух десятков. И то, как сказал Бессон, мерно трусивший рядом с парнями, в основном не братья, а сержанты. С ними – десятка три пешцов с алебардами в уже знакомых шлемах, похожих на жестяные горшки с вырезами для лиц. Но это были далеко не все имеющиеся в распоряжении Ордена ратники. Все-таки фон Штайну хватило разума не снимать воинов со стен и башен.

У моста через Полоть, которая разделяла Верхний замок и посад, две рати сошлись.

Рыцари не смогли разогнать коней для удара копьями. Животные ржали, артачились, становились на дыбы, испугавшись улюлюкающей, размахивающей руками многоголовой толпы. Бросив копья, крестоносцы взялись за мечи, секиры и палицы. Конный клин вдавился в горожан, вооруженных чем попало – по большей части жердями и дрекольем. Под их напором полочане отступили на мост. Ливонцы наседали, шаг за шагом оттесняя посадских, сбрасывая их на заснеженный лед, окрасившийся вскоре алыми пестринами. Хоругвь Фридриха фон Штайна – увенчанный короной четырехцветный щит – плавно колыхалась впереди.

Мост они преодолели довольно быстро, если принять во внимание, что каждый шаг давался с боем. Кони шли по телам, топча и мертвых, и живых.

А дальше… Дальше всадники попали в окружение толпы. Полочане обступили ненавистных врагов. Вот тут-то сказалось их преимущество в числе. Сжатые со всех сторон, дистриеры[166]крестоносцев сперва замедлили шаг, а потом и вовсе встали как вкопанные. Жерди, вывороченные из заборов и стрех, били по шлемам издалека. Люди висли на шеях коней, мертвой хваткой вцепляясь в узду, хватали рыцарей за ноги, выворачивая их из седел, словно пни, глубоко пустившие корни, – с натугой, через силу, зато наверняка и надежно.