Екатерина Дашкова - Ольга Игоревна Елисеева

О том, как сами Дашковы воспринимали ситуацию, косвенным образом свидетельствует письмо молодого князя Эдмунду Берку. Прибыв в Бат, семья была настолько напугана лондонскими сплетнями, что никого не принимала. Тем более Берка, слывшего защитником католиков («Сделайте что-нибудь для Ирландии! Сделайте же хоть что-нибудь для моего народа!» — взывал он к королю){675}. Философу было отказано во встрече. Спохватившись, Павел написал извинительное послание. Поскольку недавно Берк проиграл на выборах в палату общин, князь выразил примечательную мысль: «Родиться, как Вы, в свободной стране, быть, как Вы, членом Сената свободного государства… было бы моим самым сокровенным желанием… И огромным несчастьем этой страны, знаком ее морального разложения, является то, что она по собственному желанию отказалась от полезных услуг такого талантливого и глубоко уважаемого человека»{676}.

Либо Павел полностью впитал взгляды матери, либо писал под ее диктовку. Несчастье России в том, что она отказывается от услуг княгини. Видимо, наша героиня была не готова к тому, что и при парламентском строе талантливый человек может проиграть на выборах.

Тем более о «моральном разложении» свидетельствовали слухи насчет фавора. Сама Екатерина Романовна якобы озаботилась сопровождавшей сына молвой в Лейдене, когда встреченный там Орлов прямо заявил, что молодой Дашков станет фаворитом. Но правда состоит в том, что княгиня буквально бежала из Лондона, боясь невыгодных параллелей между Ронцовым и Павлом.

В отличие от лондонского эпизода история со слухами вокруг сына рассказана княгиней в мемуарах очень подробно. Зачем понадобилось касаться щекотливого вопроса? Княгиня без ущерба для «Записок» опускала и более значимые эпизоды. Но на сей раз промолчать она не могла. Повторим, что книга предназначалась в первую очередь для публикации в Англии, а британский читатель был знаком с вышедшей в 1787 году брошюрой сэра Джона Синклера «Общие наблюдения, касающиеся настоящего состояния Российской империи», где о Дашковой говорилось, что она жаждала назначения сына фаворитом, но делу помешал Потемкин{677}.

В мемуарах требовалось изменить сложившееся мнение. Показать, что слухи о фаворе возбудил вечный антипод Дашковой — Орлов. «Трудно представить себе более красивого юношу», — якобы заявил старый враг. И далее уже самому Павлу Михайловичу: «Я убежден, что вы затмите фаворита», он будет «принужден уступить вам свое место». Дашкова повела себя, как подобает строгой матери: «Эта странная речь заставила меня жалеть, что сын при ней присутствовал; я поскорее выслала его из комнаты… Когда мой сын вышел, я выразила князю свое удивление, что он обращается с подобными словами к семнадцатилетнему мальчику».

Отповедь не возымела действия. Слухи переползли вслед за Дашковыми из Голландии в Париж. «Как же сделать известным, где следует, что… я не только не строю столь нелепых планов, но и прихожу в ужас оттого, что они зародились в голове Орлова?» — недоумевала Дашкова. Ответ тогдашнего собеседника княгини А.Н. Самойлова, племянника Потемкина, прозвучал несколько двусмысленно: «Императрица знает вас слишком хорошо». Так поверит она или нет? Но главное — как оградить карьеру Павла? «Меня тревожил не страх, что мой сын не попадет в фавориты, а опасение, что настоящий фаворит, боясь соперничества сына, будет тормозить его службу и даже вовсе удалит его от императрицы»{678}.

Еще из Лондона Дашкова написала первое, несохранившееся, послание Потемкину, прося вице-президента Военной коллегии назначить ее сына адъютантом при государыне. Княгиня понимала, что соперничество может быть жестоким и даже погубить ее мальчика. Особенно она опасалась, что Павел, как зернышко в жернова, попадет между Орловым и Потемкиным. Это не позволило ей сразу же откликнуться на предложение Григория Григорьевича перевести Павла из Кирасирского полка в Конногвардейский, под свое начало, «вследствие чего он сразу будет повышен на два чина». Щедрый жест. Но солнце Орлова давно закатилось. Два офицерских чина по полку — это еще не адъютантские аксельбанты.

Разговор с Орловым спровоцировал второе письмо в Петербург от 24 ноября 1780 года. Тем более что на первое князь не ответил. Такое пренебрежение задело Екатерину Романовну, и уже в Париже она выговорила Самойлову: «Я… не привыкла к тому, чтобы мне не отвечали на мои письма, ввиду того, что даже коронованные лица относились ко мне иначе». Просить о помощи и в то же время щепетильно указывать на бестактность — в этом вся Дашкова!

Молчание не было знаком забывчивости. Ведь княгиня, как всегда, задала сильным мира сего трудную задачу. «Мне было небезызвестно о невозможности моему сыну вдруг достигнуть этого счастья, — писала она Потемкину, — но я знала также, что ваша светлость как военный министр легко может повысить его, приблизив к этому званию до возвращения».

Иными словами, мать добивалась адъютантства для еще не служившего мальчика. Чтобы такое нарушение произошло, требовался приказ императрицы. Его-то и ожидал вице-президент Военной коллегии. Екатерина II взяла паузу. Ей хотелось знать, как поведет себя княгиня в новой политической ситуации, к кому примкнет.

Со своей стороны Екатерина Романовна весьма опрометчиво взялась давить на Потемкина. Ее второе письмо из Брюсселя — акт вежливого шантажа: «Так как я в Лейдене встретила князя Орлова, который полюбил моего сына и с откровенностью и участием, нас всех очаровавшими, предложил ему просить императрицу о переводе в его конногвардейский полк офицером, то… в случае если ваша светлость не пожелаете утруждать себя судьбой моего сына, он мог бы, не теряя времени, воспользоваться счастливым расположением к нему князя Орлова»{679}. Проще говоря, если вы не хотите удовлетворить мою просьбу, мы прибегнем к другому покровителю.

Так очаровал Орлов княгиню или нанес ей оскорбление? Полагаем, часть правды содержится в обоих текстах. Просто они показывают ситуацию с разных сторон.

Следующий шаг Дашковой был еще более опрометчивым. В самом начале 1781 года она прибыла в Париж, где окунулась в атмосферу старых знакомств: Дидро, семейство Неккеров, аббат Рейналь, виденные когда-то в Петербурге скульптор Фальконе и его ученица мадемуазель Коло — творцы Медного всадника. Сам знаменитый Гудон работал над мраморным бюстом княгини, а королева Мария Антуанетта пригласила посетить Версаль.

«По вечерам у меня дома собиралось целое общество», — вспоминала Екатерина Романовна. «Встретилась я и с Рюльером… Подойдя к нему, я сказала, что… я очень рада его видеть, и если госпожа Михалкова, не желая никому показываться, пожертвовала удовольствием, которое ей доставило бы его общество, то у княгини Дашковой нет никаких оснований поступать так же. Я… буду с удовольствием принимать его, когда ему угодно»{680}.

Как такое понимать?