Философский экспресс. Уроки жизни от великих мыслителей - Эрик Вейнер

И пусть она нечасто использовала слово «принятие», чего-то подобного ей удавалось достичь. В преддверии семидесятипятилетия она сказала так: «Есть все-таки что-то во всем этом старении». Как и Ницше, она ни о чем не жалела: «Я получала от жизни столько удовольствия, сколько смогла, и так долго, насколько это было возможно».

8. Поддайтесь абсурду

Когда я был маленьким, у нас на холодильнике красовалась одна-единственная картинка. Не помню, почему мама ее туда повесила. Такое ощущение, что она всегда там была. На картинке был изображен безумный ученый в комнате, полной всевозможных чудищ. Он сидел с удрученным видом рядом с огромным лазерным аппаратом и обращался к своему помощнику: «Двадцать семь лет я делаю монстров. И что получаю? Полную комнату монстров!»

Альбер Камю бы повеселился. Этот франко-алжирский писатель был главным сторонником философского направления под названием абсурдизм. Мир иррационален. Смысла в нем нет. Все наши достижения лишь пыль под беспощадными колесами времени. Но мы не сдаемся. В этом и состоит абсурд. Это и есть жизнь. Проникновенная пьеса, которую вдохновенно играют и играют перед пустым зрительным залом. Бовуар не права, сказали бы абсурдисты. Старость — не пародия на жизнь. Пародия на жизнь — это и есть сама жизнь. Старость лишь ее заключительный монолог.

Как же реагировать на подобную нелепицу? Некоторое время можно ее не замечать. Фитнес-браслеты и пенсионные накопительные программы дают некую иллюзию прогресса, видимость смысла. Мы следим за количеством сожженных калорий, накопленных процентов — и думаем, что к чему-то движемся. Моя жизнь осмысленна. Мне об этом приходят уведомления на браслет. Но Сизиф выглядит не менее абсурдным с надетым фитнес-браслетом. Пожалуй, даже более, ведь его при этом соблазняет иллюзия прогресса; нет браслета — нет иллюзии. Измеренный в цифрах, абсурд становится лишь еще абсурднее.

Забавно. Но при чем тут старение? Разве жизнь не одинаково нелепа и в 25, и в 75? Это верно. Но в 75 мы лучше это осознаем. В нашем багаже достаточно комплиментов и похвал, мы подкопили деньги и уже поняли, насколько они бессмысленны. Двадцатипятилетний Сизиф лелеет надежду, что, быть может, вот в этот раз камень не покатится по склону вниз. В 75 он таких иллюзий уже не питает.

Задача Сизифа — и наша тоже — состоит в том, чтобы увериться «в подавляющей силе судьбы, но без смирения, обычно ее сопровождающего»[179], как говорил Камю. Представьте себе счастливого Сизифа. Но как? Как может разумное, сознательное существо находить радость в такой монотонной, бессмысленной работе?

Только отдавшись ей полностью. Вопреки ее бесполезности. Благодаря ее бесполезности. «Ему принадлежит его судьба, — замечает Камю. — Камень — его достояние… Каждая крупица камня, каждый отблеск руды на полночной горе составляет для него целый мир. Одной борьбы за вершину достаточно, чтобы заполнить сердце человека».

Бовуар не вполне разделяла абсурдистские взгляды Камю, но ей был близок, как она говорила, «страстный героизм», наслаждение волшебством труда ради самого труда. В своей комнате она до самого конца создавала все новых и новых монстров.

9. Отчуждайтесь конструктивно

С возрастом мы все крепче хватаемся за жизнь. Надо научиться отпускать. В этом поможет то, что я называю «конструктивным самоотчуждением». Речь не об апатии, когда человек отворачивается от мира. Речь о том, чтобы сделать аккуратный шаг назад. Вы по-прежнему остаетесь в этом поезде, думаете о тех, кто едет с вами, — но вас меньше раздражают неровности дороги и потряхивания вагона. Вы меньше тревожитесь о том, чтобы добраться до места назначения.

Бертран Рассел, доживший до 97 лет, предлагает для этого расширить круг своих интересов, сделать их «обширнее, безличнее — чтобы в конце концов стены вашего эго расступились, а жизнь постепенно стала частью жизни Вселенной»[180].

Пусть жизнь человека — река. Поначалу она заключена в тесных пределах берегов, бурным потоком несется мимо валунов, под мостами, преодолевает пороги. «Постепенно река становится шире, берега — ниже, воды текут спокойнее, а в конце без всякого видимого перехода они смешиваются с водами моря, безболезненно прекращая существовать как что-то отдельное».

Вот, я думаю, главная задача в старости. Не сузить поток наших вод, а расширить его. Не пылать гневом на то, как гаснет смертный мир, а поверить в то, что мир продолжит светить в других. Это мудрость кайроса. Всему свое время. Даже этому.

10. Передайте эстафету

То, что сказал о стихах французский критик Поль Валери, вполне применимо и к нашим жизням. Их никогда не доводят до конца — их оставляют неоконченными. Неоконченное дело — это не признание поражения. Напротив, человек, покидающий этот мир без незаконченных дел, не жил полной жизнью[181].

Пока наше будущее сжимается, будущее тех, кто молод, обретает форму. Наши неоконченные дела завершат другие. Эта мысль — быть может, в большей мере, чем прочие, — облегчает мысли о старости. Бовуар писала: «Я люблю молодых людей, и если в их замыслах узнаю следы своих собственных — то понимаю, что моя жизнь продолжится, даже когда я сама лягу в могилу».

Конечно же, никаких гарантий здесь нет. Вполне возможно, молодежь извратит наши замыслы, равно как и мы извратили замыслы предыдущих поколений. Но мы над этим не властны. Мы словно путешественники, остановившиеся в гостинице проездом. Замечаем табличку «не курить», оставляем в номере порядок, может быть — напишем что-то в книгу отзывов.

Я не готов передавать эстафету. Еще не сейчас. Я же не стар. Однако если… то есть когда я все же столкнусь со старостью, что мне записать в книге для моей дочери? Вот мы с ней едем в очередном поезде, и я смотрю на нее, эту девочку на пороге взрослости. В ушах наушники, пальцы бегают по экрану смартфона — она не замечает, как, достав свой стариковский блокнот и стариковскую ручку, я пишу: