Течет река Мойка. Продолжение путешествия… От Невского проспекта до Калинкина моста - Георгий Иванович Зуев

бы историческими вехами, отмечающими моменты высшего подъема национального творчества». И действительно, по мнению авторитетных искусствоведов ХХ столетия, портрет О.К. Орловой художника В.А. Серова обобщил продолжительный период отечественного портретного искусства, после которого началась иная эпоха в истории российского портрета.

Портрет вполне понравился самому Валентину Александровичу Серову, но, вероятно, не удовлетворил высокородную заказчицу, решившую освободиться от своей парсуны, подарив ее какому-либо отечественному музею. Однако поставив при этом непременное условие, «чтобы ее изображение не находилось в одном демонстрационном зале со знаменитым портретом Иды Рубинштейн, также написанным живописцем В.А. Серовым».

В борьбе за портрет Орловой в ту пору активно принимали участие руководители двух ведущих музеев России – граф Д.И. Толстой – директор Эрмитажа и А.П. Боткина – наследница П.М. Третьякова, одна из завершительниц его знаменитого дела – московской галереи. В борьбе за портрет конкуренты апеллировали к помощи и мнению В.А. Серова, владелице портрета – княгине О.К. Орловой и даже к ее супругу – князю В.Н. Орлову. В процессе конкурсного противостояния администраторы знаменитых российских музеев использовали весь арсенал возможных средств, чтобы заполучить шедевр Серова: популярные патриотические аргументы, историческую необходимость и даже банальную лесть. В итоге длительного противостояния музеев двух столиц победу одержал Санкт-Петербург. Владелица картины княгиня О.К. Орлова передала свой портрет в петербургский музей императора Александра III (ныне – Государственный Русский музей).

В 1912 г. директор Эрмитажа и товарищ управляющего Музеем императора Александра III, граф Д.И. Толстой с почтением доложил на аудиенции императору Николаю II о том, что очередной шедевр живописца В.А. Серова демонстрируется в одном из залов Музея.

Сиятельная же «натурщица» этого музейного шедевра, княгиня Ольга Константиновна Орлова, продолжала еще целых пять лет оставаться первой модницей, самой элегантной женщиной императорской столицы, затмевая всех феерической роскошью парижских туалетов. В залах отреставрированного особняка на набережной Мойки княгиня по-прежнему устраивала роскошные балы и богатые приемы, не подозревая, что в 1917 г. ей и ее супругу придется в панике спасаться бегством из дома от захвативших власть большевиков.

После отъезда в Париж последнего владельца барского дома – князя Владимира Николаевича Орлова – старый особняк на набережной Мойки, вблизи Почтамтского моста некоторое время оставался бесхозным, а затем по решению руководителей советского Петрограда весной 1921 г. старинное здание приспособили под школу для подростков. Планировку дома основательно изменили, а уникальная отделка исторического особняка безвозвратно утеряна.

Императорский презент братьев Шуваловых

В промозглую ночь 25 ноября 1740 г. Зимний дворец – резиденция правительницы Анны Леопольдовы, ее супруга – Антона-Ульриха Брауншвейгского и их малолетнего сына, законного российского императора Ионна VI Антоновича, официально возведенного на русский трон лишь несколько месяцев тому назад, – внезапно блокировал многочисленный отряд вооруженных драгун Преображенского полка. Вскоре к дворцовому подъезду примчались несколько саней с российской принцессой Елизаветой и ее приверженцами, решившимися силой свергнуть власть правительницы и передать престол дщери Петра Великого. Среди них были главный «идеолог» государственного переворота – лейб-медик русской цесаревны Иоганн-Герман Лесток и основные исполнители переворота граф Алексей Разумовский, камер-юнкеры Петр и Александр Шуваловы.

Историк Н.И. Костомаров, основываясь на свидетельствах очевидцев и непосредственных участников переворота, писал, что «…по одним рассказам, цесаревна якобы лично вошла в спальню спящей правительницы и громко сказала ей: „Сестрица! Пора вставать“. По иным свидетельствам, Елизавета лично не входила в покои правительницы Анны Леопольдовны, а направила к ней гренадеров, кои достаточно грубо подняли с постели правительницу и ее супруга. Затем, вынув из колыбели проснувшегося младенца, законного российского императора Иоанна VI, вынесли его из дворцовых покоев и передали в руки цесаревне, которая, прижав ребенка к себе и лаская его, говорила: – „Бедное дитя! Ты ни в чем невинно, виноваты родители твои!..“».

После столь удачного начала реализации государственного заговора Петр Иванович Шувалов дал команду брату и гренадерам именем новой императрицы Елизаветы Петровны арестовать и заключить в Петропавловскую крепость не только правительницу Анну Леопольдовну и ее супруга, но и их приверженцев Миниха, Остермана, Левенвольда, Головкина, Менгдена, Темирязева, Стрешневых, принца Людвига Баруншвейгского – брата герцога Антона, камергера Лопухина, генерал-майора Альбрехта и некоторых других политических противников Елизаветы Петровны.

Вместе с главными арестованными в крепость тогда заточили и их домочадцев – жен и детей. Драгуны Преображенского полка, участвующие под командой братьев Шуваловых при арестах в домах лиц, подлежащих заключению в крепость, обращались с ними весьма грубо и даже избивали некоторых высокородных особ и генералов.

С ноября 1741 г. свергнутое Брауншвейгское семейство – Анна Леопольдовна, принц Антон-Ульрих и их дети, включая бывшего императора Иоанна Антоновича – находились под арестом в ссылке, сначала в Риге, а затем в Дюнамюндешанце (крепости в устье Двины). Из этой крепости начали поступать в Санкт-Петербург тревожные донесения. «Уведомляю вас, – писала Елизавета Василию Федоровичу Салтыкову, бывшему столичному генерал-полицмейстеру, а затем ответственному за содержание свергнутых и арестованных царственных особ, – что Иоанн, играючи с собачкою, бьет ее по лбу, а как спросят: „Кому де батюшка голову отсечешь?“ – то он ответствует, что Василию Федоровичу», – Салтыкову, стало быть.

Хотя Салтыков опроверг это сообщение, поскольку двухлетний «Иоанн почти ничего не говорит», но подобное попустительство все же признали недопустимым и посчитали необходимым переправить семейство Анны Леопольдовны в Ораниенбург, где содержать всех в постоянной строгости. Но и этот населенный пункт показался встревоженной Елизавете Петровне местом недостаточно надежным, и она приказала камергеру Николаю Андреевичу Корфу осуществить миссию по конвоированию Брауншвейгского семейства в Соловецкий монастырь.

При этом ему приказывалось «…соблюдать строгую охрану заключенных и режима конвоирования каждой из известных персон на Соловки в отдельной повозке, Иоанну Антоновичу при этом не полагалось никакого сопровождения, помимо вооруженной охраны». Когда барон Корф запросил императрицу о разрешении включения в сопровождение малолетнего бывшего императора кормилицы, «…дабы он не плакал дорогой», то с опозданием ответ пришел от вице-канцлера Михаила Илларионовича Воронцова, сообщавшего барону Корфу, что императрица, прочтя, его письмо «изодрать изволила, объявя соизволить при сем, чтобы господин Корф по силе прежнего ее величества соизволение, которое непременно пребывать имеет, поступал».

Государственный Сенат незамедлительно сделал специальное распоряжение «О повсеместном приводе к присяге императрицы Елизаветы Петровны всех чинов людей во всей империи и о незамедлительной переделке во всех присутственных местах государственных печатей». После торжественной коронации Елизаветы Петровны последовали указы о награждении участников государственного переворота и приверженцев цесаревны. На одних торжественно возлагали государственные ордена, иным даровались чины и государственные должности, другим же раздавались имения и участки с деревнями и крепостными крестьянами.

Петр Иванович Шувалов

Особые почести и награды тогда