Схимники. Четвертое поколение - Сергей Дорош

Говорили и о Бочажской резне. Почему-то сейчас в Золотом Мосту тема города, восставшего несколько лет назад, стала очень актуальной, и я в этом видел влияние учеников Мятежника. И опять же я-то, по сути, узнал подробности тех событий от своего брата. До разговора с ним слышал лишь мнение подданных Империи. Да, восстали, да, войска усмирили мятежников. Поделом. На этом сходились все.

Златомостцы же спорили до хрипоты. Словно событие это вдруг приобрело для них важность большую, чем даже притеснения в ценах на железо. Кто-то кричал о кровавом диктаторе, который точно так же поступит с Золотым Мостом, если у того хватит глупости добровольно войти в состав Империи. Другие возражали: Бочаг присягнул Императору. Тот имел полное право расправиться с мятежниками, как посчитает нужным. А что слишком много крови – еще вопрос, не стало бы ее больше, если бы ратники Империи позволили сохраниться корням мятежа и вызреть в новое восстание.

И что самое важное было для меня во всех этих разговорах – это то, что даже сторонники Империи аргументировали свою позицию существеннее, чем «Император знает лучше». Логические построения некоторых поражали своей масштабностью и продуманностью. Эти люди смогли бы оправдать даже полное уничтожение всех жителей Империи благом человечества. Нет, мне не нравилась их позиция. Но мне нравилось, что пришли они к ней обдуманно, а не под чужим влиянием, особо не задумываясь, что же они отстаивают.

Но виделись мне во всем этом и другие тревожные моменты. Золотой Мост не был един. Мало того, все, кто имел мнение об Империи, разделились на ее сторонников и противников примерно поровну. Империя уже пришла сюда.

– Тревожно, ой тревожно, – ворчал Ловец. – Послушай, Искатель, о чем люди говорят.

– Слышу. И чего в этом такого?

– Для них проблемы отношений с Империей важнее обычных, житейских. Золотой Мост превратился в пороховую бочку. Стоит проскочить искре – все вспыхнет. Это – город торгашей. А торгашей всегда можно купить. Необязательно деньгами. Те же чубы, как бы их ни зажали, станут сражаться до последнего за свободу. А золотомостцы готовы поступиться частью свободы ради стабильности. А значит, у них постепенно отберут и то и другое. Но сами горожане этого не понимают.

– Ты преувеличиваешь.

– Надеюсь.

И все же жизнь в городе продолжалась и била ключом. Мы выпили холодного квасу, купили у разносчика пирожков, Ловец – с мясом, а я – с брусникой. Запили все это горячим сбитнем. От людей, расхваливавших свой товар на все голоса, не было отбоя. Под конец за нами увязался земляк Ловца.

– Ох, степной храбрец! – вопил он на ломаном венедском, хватая моего спутника за рукав халата. – Почему без конь? Где ты видеть степной храбрец без конь? Купи конь, нэ? Карош конь, быстр конь, настоящ ордынский конь. Будешь храбрец с конь! Нэ?

– Не нужен мне конь, – отмахнулся от него Ловец. – Зачем он в городе?

– Тогда купи арбуз, – тут же предложил степняк. – Карош арбуз, спелый, сочный, карош арбуз. Солнце печь, купи арбуз жажда утолять.

– Что-то не вижу я у тебя арбуза.

– Здесь рядом. Совсем близко. Все рядом, и конь и арбуз.

Он долго еще плелся за нами, уговаривая купить то коня, то арбуз, то саблю лучшей златомостской ковки по старым ценам, то шелковый халат, то новые сапоги, то «карош пистоль стрелять, нэ», и даже «резной табурет-стулка». Я уже окончательно перестал понимать, чем торгует этот кривоногий тщедушный человечек и что ему от нас надо. Лишь когда он отвязался, Ловец пояснил:

– Наемный зазывала. Несколько торговцев скинулись и наняли, чтобы покупателей заманивал.

Меж тем солнце неуклонно приближалось к закату, и мы с Ловцом, не сговариваясь, начали продвигаться в сторону улицы Алхимиков. В Золотом Мосту было принято вешать на домах жестяные таблички, на которых выбивалось название улицы и номер дома. В других городах я с подобным не сталкивался. Неплохая придумка.

Восьмой дом встретил нас клубами дыма, валящими из всех окон. Местные жители, видимо, привыкли к подобному, потому проходили мимо, не обращая внимания. Тем более что дым был без запаха. Жилище или лаборатория Механика, уж не знаю, чем этот дом был, представляло собой двухэтажное каменное здание с широкими оконными проемами и двускатной крышей, крытой черепицей.

Я пожал плечами и толкнул дверь. Она противно скрипнула давно не знавшими смазки петлями. Мы очутились в прихожей. Прямо перед нами располагалась большая дверь, ведущая в комнаты первого этажа. Справа – еще одна, поменьше. От нее ощутимо тянуло холодом, из чего я сделал вывод, что за нею – спуск в подвал. Слева – лестницы на второй этаж. Из клубов дыма появился сутулый силуэт.

– Кого там несет нелегкая? – услышал я скрипучий голос Механика.

Все ясно. Петли не смазывались специально. Их скрип служил сообщением хозяину дома, что кто-то пришел.

– Так-то ты встречаешь брата? – в тон ему ответил я.

– Искатель, – удовлетворенно произнес он. – Первый заявился. Еще бы, тебе по имени положено меня отыскать раньше всех. – Он хохотнул своей сомнительной шутке. – Как тебе эффект?

– Шутка так себе.

– Я про дым.

– Решил скрыть дом от глаз соседей?

– Если честно, ошибся с дозировкой веществ. Но каков эффект! Если этой смесью начинить ядра, вставить запал, как в бомбах, то парой выстрелов можно полностью лишить вражескую артиллерию возможности целиться.

– А твои пушкари во что целиться будут? В клубы дыма?

– Верно подметил. – В голосе его я уловил нотки растерянности, тут же сменившиеся уверенностью. – А если в морском бою? Корабль-то остается виден, хотя бы силуэт, а большего и не надо. Зато в трюмах – полно дыма. В первые минуты собственных рук не видно в нем.

– Первые кого? – не понял я.

– Ми-ну-ты, – повторил брат по слогам. – Эх ты, темнота. Часы я давно изобрел. А ты небось и не слышал. Вы, венеды, небось до сих пор щи лаптем хлебаете. И этот лапотный Император еще разевает свой клюв на Золотой Мост!

– Приятно слышать это от человека, который даже собственное имя пишет с тремя ошибками, не меньше. Это потому ты письма не подписываешь? Зря, брось, в самом письме ошибок обычно столько, что еще три уже не навредят.

Он рассмеялся и наконец спустился вниз, предстал перед нами. Теперь клубы дыма не мешали разглядеть моего брата поближе. Он совсем не изменился. Сутулостью Механик был очень похож на Отшельника. Только приобрел ее, склоняясь над своими многочисленными изобретениями, корпя над пробирками и мелкими механизмами. Конечно, ему не составило бы труда избавиться от сутулости, как и всякому схимнику. Только я не знал человека, более безразличного к своей внешности, чем Механик. Бороду и усы он брил, как, впрочем, извел и волосы на голове. Часто приходилось ему работать с легко воспламеняющимися составами либо со сложными механизмами. И в том, и в другом случае длинные волосы были непозволительной роскошью. Либо вспыхнут, либо в какую-нибудь шестеренку попадут. Серые глаза – с постоянным прищуром, отчего выражение лица делалось каким-то ехидным, словно отражая любовь Механика к едкому сарказму. Это все делалось очевидным сразу, при первом взгляде на него.