Будильник в шляпной картонке. Колокол смерти - Энтони Гилберт

– По крайней мере, сейчас она не кажется мне такой уж ценной.

Но Кэткарт не желал оставить его в покое.

– Вы объяснили мне, почему ушли из дома, – сказал он, – но этот мужчина, которого нашли мертвым в вашей сутане, – он откуда взялся?

– Чистая случайность, из тех, что невозможно предвидеть. Если у Провидения есть чувство юмора, то наверняка это черный юмор. В то утро я был совершенно не в себе. Мне не хотелось никого видеть, единственным желанием было убраться отсюда. Я отослал жену с сыном в деревенский дом, где она выросла, и к моменту ее возвращения рассчитывал оказаться далеко. Я собирался вернуться туда, где жил мальчишкой, попытаться привести в порядок чувства и мысли, решить, что делать дальше. Мне предстояло позвонить еще к двум службам – семи– и восьмичасовой. И потом я был бы свободен. А когда бы меня хватились, я бы уже исчез навсегда. Одно я знал твердо: назад дороги нет. Когда я выходил в переулок – северный вход, которым пользуются прихожане, расположен со стороны Патмор-Лейн, – со мной буквально лицом к лицу столкнулся какой-то не знакомый мне мужчина. Шагал он быстро и, увидев меня, попросил дать чего-нибудь поесть. Странный малый, шляпа надвинута на глаза, и вид такой, будто у него действительно давно во рту крошки не было. Не задумываясь, я предложил ему пять шиллингов, если он позвонит в колокол вместо меня. Он согласился, мы прошли в церковь, и я надел на него сутану. Мне хотелось только одного – оказаться как можно дальше оттуда. Каждая лишняя минута была словно поворот винта, и в конце концов я почувствовал, что больше терпеть нет сил. Я сказал, что если кто-нибудь увидит его и начнет задавать вопросы, пусть ответит, что я попросил заменить меня – неважно, мол, себя почувствовал; да и маловероятно, чтобы он попался кому-нибудь на глаза, за вычетом мистера Фейна, но тот, даже если с тобой столкнется, не узнает, он не из наших мест. Ну а потом я узнал, что этого малого нашли мертвым, а в убийстве обвиняют меня. Меня, который даже имени его не знал и увидел впервые в жизни.

– А вам не пришло в голову, что убийца принял этого человека за вас?

– Да кому же я нужен?

– Тот, кто совершил одно убийство, не задумываясь, совершит и второе.

– На Фентона намекаете? То есть он все же заметил меня в тот вечер и понял, что и я его увидел? Мне это не приходило в голову.

– И вы не знаете, где искать Фентона?

– Я не уверен даже, что он до сих пор живет под этим именем. Вы так добры, что возитесь со мной, – сказал Феррис, и если его слова и прозвучали неловко, то это вполне искупалось искренностью чувства. – У меня есть еще одна, последняя просьба. Мне бы очень хотелось, чтобы вы прочли мое признание, посмотрели, все ли там верно, и переправили в полицию.

Кэткарт даже не пошевелился, словно не заметил протянутой ему бумаги.

– Нет, этого я сделать не смогу.

– Но… вы ведь укрываете меня от полиции.

– Это другое дело. Каждый человек, так я, по крайней мере, считаю, имеет право на церковный приют. Но такой шаг… это неправильно, и вы сами это знаете.

Феррис посмотрел на него с отчаянием, смешанным с изумлением. Разве не странно было ожидать, что он сам сунет голову в петлю – но где ему взять хоть малейшую надежду избежать ее?

– Но в таком случае…

– Вы знаете, в чем состоит ваш долг. И вы не уклонитесь от его исполнения.

Невероятно. Не может быть, чтобы он это всерьез. Феррис, не отрываясь, смотрел на пастора. Этот тихий человек, изъяснявшийся без малейшего пафоса и ни за что бы – Феррис был в этом уверен – даже пальцем не пошевеливший, чтобы не дать ему скрыться, похоже, не испытывал ни малейших сомнений в том, каков будет следующий шаг беглеца. И самое поразительное заключалось в том, что, помолчав немного, Феррис понял: уверенность его оправданна. Медленно поднявшись на ноги, он сказал:

– Ладно, я готов.

На следующее утро газеты вышли с заголовками:

– А вот теперь, – мрачно заметил Крук, – начинается самое интересное.

Феррис оказался в точности таким, каким Крук его себе и представлял: напряженным, нервным, натянутым, как струна, из тех, что изо всех сил держат себя в руках, но только до того драматического момента, когда все разваливается на куски. Он стоял перед ним – рослый, неопрятно одетый, с лицом, какие любил изображать Рембрандт, – опустошенным, ни на кого не похожим, чрезвычайно в своем роде выразительным. На этом лице можно было читать страницы истории.

– Ну что ж, побегать вы нас заставили на славу, – начал в характерной для себя манере адвокат. – Итак, для начала: кто этот малый, тело которого нашли в церкви?

– Я знаю не больше вашего. Раньше я его никогда не видел. Да и общались мы всего минуту.

– То есть встретились бы еще раз – не узнали бы?

– Во всяком случае, на полицейском дознании присяги бы не дал.

Крук извлек из портфеля какие-то бумаги.

– Тут у нас есть несколько снимков, а по моей просьбе и посмертную маску сделали. У него было необычное лицо – похожее на гуверовский пылесос. Взгляните-ка. – Крук разложил фотографии на столе. Словно рысь, наблюдал он за своим подопечным и вдруг заметил, что застывшая фигура слегка вздрогнула.

– Что, припоминаете? – осведомился он.

Феррис поднял голову. Было что-то внушающее страх в его застывшем завороженном взгляде.

– Я… нет, не знаю.

– Так кто это все же, по-вашему?

– Будь у него усы, он выглядел бы иначе.

Крук наклонился и принялся терпеливо пририсовывать карандашом усы на одной из фотографий.

– Густые?

– Гуще, чем здесь. Намного гуще.

– Куда уж гуще, и так целый стог сена. Ладно, так кто этот ваш друг?

Феррис смертельно побледнел.

– Имени его я не знаю, но этот человек приходил ко мне после смерти Кристи.

Проговорили они долго; в чувствительные души подобных Феррису людей здравый смысл вбить труднее, чем в самых толстокожих. Вновь и вновь несчастный возвращался к одному и тому же, требуя, хоть и не на словах, заверений в том, в чем Крук не мог их дать.

– Послушайте, – не выдержал в конце концов адвокат, – постарайтесь понять простую вещь. Я здесь для того, чтобы защитить вас от обвинения в убийстве не знакомого вам человека. Все, что мне предстоит сделать, – это извлечь максимум выгоды из того, что называется разумными сомнениями. Убийство Кристи, как и убийство Уркхарта, здесь совершенно ни при чем.

Феррис недоверчиво посмотрел на него.