Дождь Забвения - Аластер Рейнольдс

Служащий поскреб синюшный нос:

– Я видел собственными глазами. Думаю, лучше нам продолжить этот разговор в кабинете.

Ожье вздохнула:

– Венделл, пойдем с ним. Давай скорей разберемся, и тогда этот смешной человечек оставит нас в покое.

Тот пропустил их вперед, затем достал ключ на цепочке и открыл потускневшую зеленую дверь в скудно обставленный кабинет. С потолка свисала голая лампочка, словно приманка рыбы-удильщика.

– Сядьте, – указал служащий на пару полукресел возле кривого деревянного стола, явно знававшего лучшие времена.

– Если вы не против, я постою, – проворчал Флойд. – И позвольте объясниться. Полчаса назад мне позвонила жена. Она работает в галантерее на улице Гей-Люссака. Магазин посещают самые разные люди. Иногда персонал позволяет им воспользоваться уборной наверху. К сожалению, сегодня кто-то оставил открытым кран. Верити, не расскажешь ли остальное?

– Раковина переполнилась, вода потекла, – подхватила та, заметив легчайший одобрительный кивок Флойда. – Просочилась в перекрытие, и потолок просел. Всех работавших внизу обдало грязью и засыпало обломками. Потому я и выгляжу так. Весь наш товар испорчен. Я позвонила мужу и сказала, что сегодня нас всех отпустили рано, и он приехал на станцию встретить меня. Я не хотела бы идти по улице в таком виде.

– Да вы оба – не французы, – произнес служащий так, будто обнаружил отягчающие обстоятельства.

– Это пока еще не преступление, – заметил Флойд. – Кстати, можете взглянуть на мои документы.

Он показал свое удостоверение и фальшивую визитку – несколько таких держал на всякий случай.

– Как видите, моя работа литературного переводчика подразумевает, что бо́льшую часть времени я провожу дома. Верити, пожалуйста, покажи доброму человеку и свои бумаги.

– Вот. – Покопавшись в сумочке, она вынула документы и дала служащему.

Он рассмотрел бумаги, испещренные грязными отпечатками пальцев:

– Верити Ожье. Я запомню это имя. И также запомню, что у вас обоих нет обручальных колец.

За закрытой дверью рокотал подъезжающий поезд. Ожье хотелось кинуться к нему, но она побоялась, что служащий остановит движение.

– Послушайте, мы с мужем говорим вам правду, – сказала она. – Да с какой стати мне ползать по тоннелю? И так было страшно и стыдно садиться в метро в таком виде. Все глядят, будто я бродяжка какая.

– Но кто-то же там лазил! – возразил служащий.

– Может быть, – лучезарно улыбнулся Флойд. – Но вряд ли следует подозревать в этом любую женщину в немного запачканной одежде, вышедшую из поезда.

– Да я видел ее, – повторил сизоносый, но уже не столь уверенно. – Кого-то я точно видел…

– Это понятно. Толпа пассажиров, суматоха, трудно проследить за человеком, и тут – оп! – моя жена! – сказал Флойд. – Слушайте, я очень не хочу осложнять вам жизнь, но ей нужно поскорее домой – принять душ и переодеться.

Он взял Ожье за руку. Его пальцы были сильными и жесткими, но осторожными, даже нежными.

– Дорогая, я прав?

– Боюсь, мне завтра будет некуда идти. Какая тут работа? Товар-то почти весь испортился!

– Мы с этим разберемся, не бойся, – заверил Флойд и снова обратился к служащему: – Послушайте, вы так любезны и внимательны. Быть может, примете это в знак нашей благодарности?

Он вынул из внутреннего кармана плаща десятифранковую купюру, аккуратно сложил и сунул сизоносому в нагрудный карман.

– Благодарность? За что? Я ничего не сделал.

– Моя жена немного смущена своим видом, – объяснил Флойд тихо, будто доверительно сообщая пикантную новость. – Она будет очень признательна, если вы ее выпустите через служебный выход.

– Но я не могу…

Флойд сунул в его нагрудный карман еще десять франков.

– Я знаю, это против правил, но мы были бы очень-очень благодарны. Пожалуйста, это вам на стаканчик.

Сизоносый облизнул губы, взвешивая возможности. И очень быстро сделал выводы.

– Говорите, испортился почти весь товар?

– Его только что доставили со склада, – пожаловалась Ожье.

– Мадам, я очень надеюсь, что вы не потеряете работу, – сказал он, открывая дверь на платформу.

Затем повел их к служебному коридору, находящемуся по другую сторону станции, напротив общего входа.

– Вы очень хороший человек, я запомню, – пообещал Флойд.

– Месье Флойд, не сомневайтесь, я тоже не скоро забуду вас.

На улице еще дождило, но послеобеденная морось выдыхалась, тут и там в прорехах серого облачного покрова проглядывала пастельная синева. После всех подземных событий обыденность городской жизни, привычная сутолока казались Ожье оскорблением. Она подождала, пока сизоносый не вернулся в свой подземный мир, и сказала по-английски:

– Я не знаю, с чего начать.

– Начните с благодарности. Я вас вытащил из серьезной переделки.

– Эта переделка никак не касалась вас. Зачем вы за мной следите?

– Я не слежу. Просто оказался случайно поблизости и заметил вас.

– Просто заметили? В этом городе много станций метро, и вы по неисповедимой случайности вдруг коротаете время на «Кардинал Лемуан»?

– Ну, не совсем уж по неисповедимой, – пожал плечами Флойд.

Ожье отвернулась и пошла прочь, подняв руку в тщетной попытке остановить такси. Глядя на нее, водители давили на газ, а не тормозили.

– И куда же вы собрались? – спросил Флойд добродушно.

– Куда-нибудь подальше отсюда. Туда, где за мной не будет таскаться чрезмерно любопытный тип в заношенном плаще.

– Значит, так в Дакоте учат благодарить за спасение?

Она повернулась, переступила, стараясь удержать равновесие: грифельного цвета мостовая была скользкой от влаги.

– Я не то чтобы неблагодарна, – свирепо взглянула она на собеседника, – но моя благодарность кончается здесь и сейчас. Пожалуйста, уходите, или я вызову полицию.

– В таком виде? Что ж, попытайтесь.

Такси пронеслось мимо, особо постаравшись обдать Верити дождевой водой.

– Просто оставьте меня в покое, – буркнула она, глядя в отчаянии, как бежит по туфлям жидкая грязь. – Мы наши дела закончили сегодняшним утром. Если вы помните, я прилично заплатила за ваши старания.

– И часть этой платы потрачена на ваше вызволение.

– До сих пор я прекрасно справлялась без вас.

– А, так он был прав, – проговорил Флойд, глядя на нее заинтересованно и чуть удивленно.

У него были глубокие морщины вокруг глаз. Наверное, в жизни или много смеялся, или столь же много плакал.