Сын Дога - Алекс де Клемешье

– Возьми, – снова протянул томик Остыган Сулемхай.

– У тебя нет власти надо мной… – виновато забормотал дозорный, принимая вещь из рук Темного.

Шаман снисходительно улыбнулся и, вынув из кармана уже дымящуюся тонкую трубку, втянул и выпустил в морозный воздух горький дым. Евгений машинально хлопнул себя по карману в поисках сигарет и призадумался. Он не помнил, когда в последний раз курил. Может, он давным-давно уже бросил – и не заметил? Или запамятовал?

Взвесив сборник на ладони, он вежливо кивнул Остыгану:

– Спасибо. Я запомню этот жест. Верну в целости и сохранности. Флегонт, а кто надоумил, что нужно привезти мне эти сказки?

Шаман хитро покосился и снова сделал затяжку.

– Духи, – коротко ответил он и, не прощаясь, шагнул в темноту.

* * *

Безусловно, страшно хотелось вернуться в кабинет. То, о чем он мечтал и из-за отсутствия чего страдал не первый день, а сегодня особенно, наконец-то было в руках. Ну, вернее, не в руках, а под пальто, надежно скрытое от посторонних глаз и намертво приклеенное к Евгению заклинанием. Однако в каком бы статусе теперь ни числилось районное отделение, работу следовало выполнять в соответствии с представлениями о служебных обязанностях. Полагается по инструкции патрулировать вечерние и ночные улочки города – значит, будем патрулировать.

Дозорный не спеша двигался знакомым маршрутом и еще раз перебирал в памяти события и разговоры прошедшего дня. Слишком уж легко все давалось сегодня. Само все в руки шло. Азартный игрок обязательно воспользовался бы таким фартом и сделал очередную рискованную ставку. К сожалению или к счастью, речь сейчас шла не об игре. Да и не был Евгений азартным. Мог увлечься (книгой, погоней, расследованием), но так, чтобы при этом забыть обо всем на свете, – исключено.

Угорь образца прошлого года не стал бы звонить Гущину и Аесарону. Но если бы получил от них какую-то информацию, принял бы это как факт само собой разумеющийся: взаимодействие структур, обмен оперативными и тактическими данными. Угорь образца начала-середины года текущего, уже вкусивший горький опыт провокаций, превентивных мер и повсеместных интриг, обязательно заподозрил бы неладное и помчался советоваться с Денисовым или писать докладную Сибиряку. Ни тот, ни другой Угорь не могли и помыслить полгода-год назад, что можно поступать так, как он поступил сегодня. Может, зря он упорствовал, пытаясь доказать Федору Кузьмичу, что он по-прежнему самый обычный, примитивный в своих представлениях о добре и зле боевой маг? Может быть, полутонов в нем куда больше, чем кажется? Может, принимает он их куда спокойнее и охотнее? Может, его категоричность, прямолинейность и внутренняя потребность в простоте окружающего мира – вовсе не следствие стопроцентной приверженности Свету, а всего лишь сволочные, неудобные свойства характера?

Кто-то шел тем же маршрутом. Угорь не сразу это заметил. Вернее, поверхностная проверка всех, кто попадал в поле сумеречного зрения, была доведена до такого автоматизма, что Евгений мог позволить себе не отвлекаться на каждого прохожего или жителя окрестных домов. В случае чего – подсознание забьет тревогу, подозрительный объект нальется красным цветом, запульсирует на общем фоне. Тут и захочешь пропустить – не пропустишь. Если же сумеречное зрение не обнаружило ничего опасного и подозрительного – значит, и приглядываться к объекту нет необходимости. Однако, как бы ни был задумчив дозорный, обычное, человеческое зрение раз за разом фиксировало фигуру человека, который уже долгое время двигался впереди, будто заранее угадывая каждый поворот, намеченный Евгением. И было что-то знакомое в том, как косолапит и оскальзывается этот человек, когда идти приходится по льду, как сильно топает, если нужно подниматься в горку, как балансирует руками…

Угорь прибавил шагу, но нагонять и приближаться вплотную пока не стал. Удивительно! Меньше всего он ожидал встречи здесь и сейчас. Еще удивительнее то, что человек и не искал встречи. Он не надеялся случайно столкнуться с дозорным, не рассчитывал перехватить его посреди привычного маршрута. Человек был сам по себе, он брел, не торопясь и не глазея по сторонам, не испытывал досады и нетерпения, которые непременно проявились бы в походке и жестах. Человек просто шел, словно совершал вечерний моцион. Зачем же? Почему? Для чего?..

Впервые Евгений чуть не пошел на сделку со своей совестью. Впервые едва не потянулся к человеческому сознанию, дабы найти ответы на все вопросы. Впервые едва не позволил себе без служебной необходимости покопаться в памяти человека, чтобы удостовериться в том, что еще совсем недавно причиняло боль, бередило душу, а теперь было загнано в самый дальний ее уголок, отгорожено стеной, фактически замуровано.

Ему казалось, что он уже отпустил ситуацию. Ему казалось, что он уже научился справляться с болью. Ведь прошло несколько дней – а он все еще жив! Более того – он в полном рассудке, работоспособен и даже строит планы на будущее. Наверное, все дело в том, что подсознательно он с самого начала был готов к такому финалу.

А сейчас увидел – и заметался. Зачем, почему она идет по тем местам, которые они вдоль и поперек исходили вдвоем?! Ведь уже ясно, что ничего не выйдет, ничего не получится! У нее своя жизнь, у него – совсем другая судьба, судьба Иного. Их ничего не связывает, ничто не объединяет! Ей следует забыть и идти своей дорогой, а не повторять их совместный прошлогодний маршрут!

Она все-таки что-то почувствовала и обернулась. Остановилась и подождала, пока он дошагает до нее и остановится в паре метров.

– Добрый вечер, Вера.

– Здравствуй, Женя.

«Личину», что ли, нацепить? Нельзя, нельзя показывать, как растерян он, как волнуется, как злится! Впрочем, даже не пользуясь сумеречным зрением, он видел, как растеряна она сама, слышал, как колотится ее сердце, как рвется она и не может преодолеть оставшихся до него двух-трех шагов.

– Поздновато для прогулок. Что ты здесь делаешь? – сглотнув, выдавил из себя он.

– Дышу свежим воздухом, – проговорила Вера.

«Вспоминаю», – проговорили ее глаза.

– Будь осторожнее. В темноте много кто может повстречаться.

– Я постараюсь, – ответила она.

«Я знаю, что ты знаешь про гостиницу, – ответили ее глаза. – Это была ошибка и глупость! Мне нет и не может быть прощения».

– До свидания, Вера, – пробормотал он, делая шаг вперед.

– До свидания, Женя, – тихо откликнулась она, тоже делая шаг.

Их лица оказались близко, совсем близко.

– Всего хорошего, – шепнул он, случайно касаясь ее облачком пара, сорвавшимся с губ.

– Всего доброго, – донесло облачко, сорвавшееся с ее губ.

…Целоваться на морозе посреди улицы – не самая разумная затея. Во всех смыслах этих слов. Однако они целовались и не могли остановиться. И что-то подсказывало Евгению, что до чтения вожделенных сказок он дойдет только утром.