Перед заморозками - Хеннинг Манкелль

— Вот-вот будут получены сведения о женщине, которую, как мы полагаем, зовут Харриет Болсон. Пока оставляю этот вопрос открытым, хочу только сказать вот что. Мне почему-то кажется, что звери сожжены не потому, что какой-то неведомый садист дает волю своим инстинктам. Может быть, это своего рода жертвоприношения, и в них есть определенная, хотя и чудовищно извращенная логика. Отрубленные руки Биргитты Медберг, Библия, которую кто-то пытается написать заново. И убийство в церкви, очень напоминающее ритуальное. У нас есть данные, что человек, поджегший зоомагазин, кричал что-то вроде «Божья воля!». Все вместе указывает на некую религиозную подоплеку. Может быть, какая-то секта либо просто психи-одиночки. Но это вряд ли. Потому что присутствует некое управление этими зверствами. Вряд ли за этим стоит один человек. Но сколько их — двое или тысяча? Мы этого не знаем. Поэтому мне хочется, чтобы мы, прежде чем двигаться дальше, совершенно непредвзято обсудили положение. Мне кажется, мы успешнее продвинемся вперед, если позволим себе на минутку остановиться.

Но обсуждение сразу начать не удалось. В дверь постучали. Незнакомая Линде девушка сказала, что начали приходить факсы из Америки. Мартинссон исчез и через мгновение вернулся с пачкой бумаг. Был даже и портрет, хотя очень нечеткий. Курт Валландер, придерживая рукой свои сломанные очки, вгляделся в фото и кивнул — да, это она. Убитую женщину и в самом деле звали Харриет Болсон.

— Мой английский оставляет желать лучшего, — сказал Мартинссон и передал бумаги Анн-Бритт Хёглунд.

Линда еще в самом начале совещания успела прихватить чистый блокнот. Она начала записывать, сама не зная зачем. Она, конечно, присутствовала на этой оперативке, но у нее было ощущение, что ее тут нет. Она догадывалась, что отец хочет ей что-то поручить, хотя по какой-то причине пока не спешит об этом говорить.

Анн-Бритт Хёглунд сделала комплимент американской полиции — они отнеслись к делу очень серьезно. Но, возможно, их задача и не была чересчур трудной — Харриет Болсон, или Харриет Джейн Болсон, как она звалась полностью, числилась в списке пропавших без вести с 12 января 1997 года. В этот день ее сестра, Мери Джейн Болсон, заявила в полицию Талсы об ее исчезновении. Она безуспешно пыталась дозвониться сестре уже неделю. Мери Джейн села в машину и отмахала триста километров до Талсы, где ее сестра жила и работала библиотекарем и личным секретарем у частного коллекционера произведений искусства. Квартира Харриет была, по всем признакам, брошена, на работе ее тоже не было. Она бесследно исчезла. Как Мери Джейн, так и немногочисленные друзья Харриет описывали ее как замкнутого, но очень приветливого и верного долгу человека. Никаких сведений, что она злоупотребляла алкоголем или наркотиками, не было. Жизнь ее, казалось, не имела никаких темных сторон. Полиция в Талсе объявила розыск, дело об исчезновении все время находилось под контролем. Но в течение четырех лет ничего не разъяснилось. Никаких следов, никаких сведений, неизвестно, жива она или погибла. Ничего.

— Интендант полиции по имени Кларк Ричардсон с нетерпением ждет нашего подтверждения — действительно ли это она, Харриет Джейн Болсон. Он просит также проинформировать его, что случилось.

— Это мы можем сделать уже сейчас, — сказал Курт Валландер. — Это она. Никаких сомнений. А у них есть какая-нибудь версия насчет причин ее исчезновения?

Анн-Бритт Хёглунд вновь погрузилась в чтение.

— Харриет Джейн была не замужем, — сказала она. — Ей было двадцать шесть лет к моменту исчезновения. Она, как и ее сестра, — дочери методистского священника в Кливленде, штат Огайо, — выдающегося священника, как написано в первом заявлении Мери Джейн. Счастливое детство, никаких проступков, училась в разных университетах, у этого коллекционера получала большое жалованье. Жила просто, твердые привычки — работа в будни, по воскресеньям — церковь.

Анн-Бритт замолчала.

— И это все? — с удивлением спросил Курт Валландер.

— Все.

Он покачал головой:

— Должно быть что-то еще. Нам надо знать о ней все. Это поручается тебе. Кларка Ричардсона окучивай как только сможешь. Дай ему понять, что это следствие — самое важное на сегодняшний день в Швеции. Что, может быть, и в самом деле так, — добавил он.

Дальше последовала так называемая открытая дискуссия. Линда напряженно слушала. Через полчаса отец постучал по столу ручкой и закончил совещание. Под конец остались только Линда и он.

— Я хочу попросить тебя об одолжении, — сказал он. — Побольше общайся с Анной, разговаривай с ней, но не задавай никаких вопросов. Попробуй только вычислить, почему, собственно, в ее дневнике стоит имя Биргитты Медберг. И еще, конечно, этот Вигстен в Копенгагене… Я попросил коллег из Дании к нему присмотреться.

— Он ни при чем, — сказала Линда. — Он старый и слабоумный. Но в его квартире есть кто-то еще, и я его не видела.

— Этого мы не знаем, — сказал он с легким оттенком раздражения. — Ты поняла, о чем я тебя прошу?

— Притворяться, что ничего не случилось, — ответила Линда. — И в то же время постараться получить ответ на важные вопросы.

Он кивнул, не заметив или постаравшись не заметить ее иронии.

— Я очень тревожусь, — сказал он. — Я не понимаю, что происходит. И боюсь того, что может произойти.

Посмотрев на нее, он торопливо и, как показалось Линде, смущенно потрепал ее по щеке и удалился.

В тот же день Линда пригласила Анну и Зебру в кафе в гавани. Не успели они сесть за столик, как начался дождь.

Малыш тихо сидел на полу, поглощенный игрушечным автомобилем. Машинка издавала душераздирающий скрежет, поскольку у нее не хватало двух колес. Линда смотрела на него. Иногда он бывал совершенно невыносим со своим пронзительным ором и постоянным желанием быть в центре внимания, а иногда, как, например, сейчас, был совершенно очарователен, тихо сидел на полу, ведя свою маленькую ярко-желтую машину по одному ему известным дорогам.

В это время дня кафе пустовало. В углу, правда, сидели два датчанина-яхтсмена, погруженных в изучение морских карт. Девушка за стойкой старалась унять зевоту.

— Девочки, а давайте по душам, — вдруг предложила Зебра. — Почему у нас никогда нет на это времени?

— Так говори, — ответила Линда. — Я слушаю.

— А ты? — Зебра повернулась к Анне, — ты слушаешь?

— Разумеется.

Наступила тишина. Анна помешивала ложечкой чай. Зебра засунула пакетик с жевательным табаком под верхнюю губу, а Линда отхлебнула кофе.

— И это все? — спросила Зебра. — Я имею в виду жизнь. Вот это все — и все?

— Что ты хочешь сказать? — спросила Линда.

— То, что сказала. А что же наши мечты?

— Не могу вспомнить, чтобы я мечтала о чем-то, кроме как завести ребенка, — сказала Анна. — Во всяком случае, это была самая важная мечта.