Ближний круг российских императоров - Елена Владимировна Первушина
Шрифт:
Интервал:
На память об «удовольствии от этой охоты» принц Конде сделал подарок и Павлу Петровичу. Он заказал художнику Лепану (1738–1785) запечатлеть на полотне заключительный эпизод охоты, «когда испуганный олень кидается в воду, собаки вплавь его преследуют, пикеты спешат за ним на лодках, а принцы, кавалеры, дамы, верхами или в каретах, и множество простонародья, покрывающего берега канала, любуются картиною». Через три года картина была закончена и доставлена Павлу Петровичу в Россию… Другой замечательный подарок принца Конде значительно повлиял на облик «павловской» Гатчины. Павел Петрович выразил желание иметь у себя в России чертежи всего, что он видел в Шантильи. Через два года принц Конде исполнил заказ высокого гостя и прислал ему «Сборник» с планами и чертежами по Шантильи, позже названный «Альбомом графа Северного».
О чем говорили Павел с принцем Конде доподлинно, разумеется, неизвестно. Но самые наблюдательные из присутствующих заметили, что гость и хозяин прониклись друг к другу симпатией. Баронесса Оберкирх писала, что принц Конде «возымел к князю истинную дружбу», т. к. «благородные характеры быстро понимают друг друга». «Мы будем очень удалены один от другого, — сказал на прощание Монсеньер принц Конде, — но если Ваше Императорское Высочество позволит и если король не воспротивится, то когда-нибудь я смог бы приехать и посетить Вас в Санкт-Петербурге, что мне очень хочется сделать».
А один из французских придворных в эти дни записал в дневнике: «Граф дю Нор, будучи в Шантильи, в восхищении от местности, говорил, что он охотно променял бы свои владения на это. “Вы слишком много потеряли бы от этого, — возразил принц, особенно же ваших подданных”. — “Напротив, я выиграл бы, я был бы Бурбоном, да еще лучше — Конде”».
Может быть, это только галантный анекдот, а может, Павел ненароком проговорился о том, как тяготит его положение, в котором он оказался, и как хотел бы он освободиться от него, пусть даже перестав быть самим собой. Павлу не привыкать к пышным торжествам, роскошь Французского двора, пожалуй, могла бы его удивить, но вряд ли она тронула его сердце. Видимо, дело в чем-то другом, принц Конде нашел нужный тон, нужные слова, и великой князь почувствовал, что может ему доверять.
На прощание внук Конде, герцог Энгиенский, «красивое десятилетнее дитя», преподнес Марии Федоровне огромный букет «наиредчайших и наироматнейших цветов», но эти три дня позади, а позже осталась и Франция.
Проехав по Рейну, побывав в Голландии и проведя некоторое время на знаменитом курорте, и еще несколько дней в имении родителей Марии Федоровны Этюпе, великий князь с женой и свитой направляются в Россию, заехав по пути в Швейцарию и Чехию.
Встреча в России
Павла Петровича и Марию Федоровну ожидало невеселое возвращение. Бибикова сослали в Астрахань; Куракина удалили от Двора, он провел несколько лет, украшая свое имение, названное им Надеждино.
Взойдя на престол, Павел призвал его к себе и осыпал милостями. Куракин присутствовал на последнем ужине императора, и позже узнал, что тот завещал ему звезду ордена Черного Орла, которую носил прежде Фридрих II, сам передавший ее русскому цесаревичу, и шпагу, принадлежавшую графу Д’Артуа. Куракин входил в Государственный совет, исполнял дипломатические поручения, был вместе с Александром в Тильзите, и его подпись стоит под Тильзитским договором. Во время переговоров Наполеон и Талейран высказали желание, чтобы послом в Париж назначили князя Куракина, только в 1808 г. его отправили во Францию, свой пост он покинул после объявления войны. По возвращении в Петербург Александр Борисович уже тяжело болел, ушел в отставку, но сохранил дружеские отношения с Марией Федоровной. Умер Куракин в 1818 г. в Веймаре, где остановился ожидать вдовствующую императрицу, возвращаясь из заграничной поездки, которую он предпринял для лечения. После смерти Александра Борисовича Мария Федоровна поставила памятник на его могиле в церкви Павловска с надписью «Другу супруга моего».
Карьера Вадковского не делала таких резких зигзагов. Павел сделал его камергером и полковником. По воспоминаниям современников, Вадковский вступил в должность со словами: «Я должен был принять то, что мне предложили; я его (Павла. — Е. П.) давно знаю, он шутить не любит, хотя уже 20 лет, как я военную службу оставил». Служба его тяготила, здоровье расстроено, и в 1798 г. он вышел в отставку, а спустя восемь лет умер, но мы снова забежали вперед.
История эта окончательно испортила и без того непростые отношения между матерью и сыном. Отныне Павел и Мария Федоровна стали для Екатерины «месье и мадам Второй сорт».
Им было предписано удалиться в свои имения, оставив бабушке любимых внуков, и появляться при Дворе только по особым приглашениям. Марии Федоровне приходилось просить разрешения на свидание со своими детьми и ездить к ним из Гатчины в Петербург и обратно, а дорога занимала не меньше четырех часов: «В час я, вероятно, буду в карете и надеюсь попасть в Гатчину к пяти. Я велю подать мне в карету холодное мясо, чтобы не тратить времени на обед, признаюсь, я так устала к вечеру, что чуть было не уснула на балу. Знаете ли Вы, дорогой друг, что у меня с собой ничего нет? Александра уступила мне свою постель, генеральша — ночной чепец и где-то раздобыли кофту…», — писала Мария Федоровна.
Кажется, великий князь и княгиня искали утешения в отделке своей резиденции. И если Павловск напоминал Этюп, только воспроизведенный в больших масштабах, то Гатчине предстояло стать маленьким Шантильи.
Жена старшего сына Павла — Елизавета Алексеевна, в девичестве принцесса Баден-Баденская, в письмах к матери рассказывает свои впечатления о Гатчине: «Вы бывали здесь, дорогая матушка, но, полагаю, с тех пор, как эти места принадлежат Императору, вы их не узнаете, говорят, что здесь произошли огромные изменения, появились уголки, подражающие Шантильи, в том числе остров Любви — очень красивый; Сильвия, Коннетабль с чудным обелиском».
А барон Балтазар Кампенгаузен увидит в 1797 г. в Гатчинском дворце «несколько волшебных видов Шантильи, которые возобновляют в высоком владельце этих изображений воспоминание об испытанных там наслаждениях, — изображения празднеств, которые имели настолько же усладить его пребывание там, насколько его присутствие исполнило счастья обывателей Шантильи».
О настроении Павла и о его состоянии красноречиво свидетельствует письмо графа Ростопчина: «Великий князь-отец в этом году останется в Гатчине до Рождества и продлит свое пребывание в деревне на
Поделиться книгой в соц сетях:
Обратите внимание, что комментарий должен быть не короче 20 символов. Покажите уважение к себе и другим пользователям!