Е. П. Блаватская. История удивительной жизни - Сильвия Крэнстон

Девятнадцатого апреля Е. П. Блаватская и Олькотт отплыли в Мадрас. Эта поездка имела важные последствия, поскольку вскоре Мадрас стал новым центром Теософского общества. Во время этого визита было основано новое отделение ТО, а Блаватская впервые встретилась с Т. Субба Роу.

То, насколько изнурительными были разъезды по всей Индии и учреждение отделений ТО в разных городах, становится ясно, если ознакомиться с описанием поездки из Неллора в Гунтур в мае. Теософы отплыли на барже из Букингемского канала, затем проделали путь в 55 миль по такой опасной местности, населённой кобрами, что Е. П. Блаватской и Олькотту пришлось пересекать её, сидя в паланкинах[587]. Через глубокие ручьи путешественников переносили шесть кули, с трудом удерживая на голове жерди, к которым крепился паланкин. По прибытии в Гунтур их встречало всё население города, кроме, пожалуй, детей да немощных. Возвращаясь на Букингемский канал в Неллор, они проехали 78 миль в повозке, запряжённой волами, по ухабистой дороге до ближайшей станции, чтобы узнать, что следующий поезд в Мадрас – их конечный пункт назначения – отправится не раньше чем через 12 часов[588].

Члены мадрасского ТО убеждали основателей переместить штаб-квартиру общества из Бомбея в их город. Наконец это предложение было принято, и 17 ноября 1882 г., ровно через семь лет после основания ТО в Нью-Йорке в 1875 г., было приобретено имение в пригороде Адьяра. Незадолго до переезда в Мадрас в Бомбее у Елены Петровны обнаружилась болезнь Брайта. О ней она писала родным:

Кровь моя стала водой; она сочится и собирается под кожей в мешки, как у кенгуру. Всё это – следствие, во-первых, бомбейской жары и влажности; и во-вторых, моего постоянного раздражения и беспокойства. Я стала такой нервной, что даже звука лёгких шагов босых ног Бабулы достаточно, чтобы заставить моё сердце трепетать. Я вынудила доктора Дадли признать, что могу умереть в любой момент от какого-либо переживания; без волнений же я способна протянуть ещё год-два… Но разве это возможно с тем образом жизни, который я веду?.. М. хочет, чтобы я уехала в конце сентября… куда, я не знаю! Быть может, куда-то в Гималаи[589].

Достаточно оправившись от болезни, Блаватская уехала из Бомбея в Сикким. В письме князю Дондукову в Россию она так описывает детали этой поездки:

Сикким, Гхум

1 октября [1882]

13 000 футов под облаками

…Как видите… я пребываю сейчас в уединении Гхума[590]. Что такое Гхум? Это гора в Сиккиме и монастырь, в котором останавливаются ламы на пути в Тибет… Доктора отослали меня прочь из Бомбея, потому что в начале сентября я едва не умерла от заболеваний печени и почек, и я уехала в горы. Проезжая через Бенарес, я получила Ваши бронзовые изделия и, упаковав их, отправила в Аллахабад. Затем через Калькутту и Чандернагор я отправилась в Куч Бихар (местный Раджа – теософ). Там я три дня пролежала в горячке из-за резкой перемены погоды – на смену ужасной жаре пришли холод, дождь и туман. Меня сопровождали с дюжину бабу – теософов из Калькутты, трое буддистов с Цейлона и один из Бирмы. Вся эта босоногая и полураздетая толпа из тропических долин Индостана тотчас же простудилась. Одна лишь я, русская, собралась с силами и быстро поправилась. Но из пятнадцати человек в Сикким со мной доехали лишь четверо теософов-буддистов да один непалец – остальные слегли.

Как Вам известно, Сикким – это независимый штат между Тибетом, Куч Бехаром и Бутаном… Я попросила у Министерства иностранных дел пропуск через Сикким. Мне отказали. Грант, министр, написал: «Мы не возражаем против Вашей поездки в Тибет через британскую территорию, но не можем отвечать за Вашу безопасность за пределами нашей территории». Я сказала: «Вы не даёте мне пропуск – ну и чёрт с вами. Я всё равно поеду».

Было слишком поздно ехать в Шигадзе, столицу Таши-Ламы, и я решила отправиться в монастырь лам в четырёх днях пути от Дарджилинга (вторая Симла), расположенный на границе с Тибетом. Мы шли туда пешком, потому что на повозке до него не добраться, только верхом на яке. Поэтому мы карабкались туда не четыре дня, а все восемь. Временами они несли меня в «денди», подобии кресла-паланкина, и несколько раз едва не уронили в пропасть; но всё-таки мы добрались, пусть и не до Тибета, но до его границы.

Но тут начинается самое забавное. Граница представляет собой быстрый поток с шатким бамбуковым мостиком; на другой стороне военные казармы с пограничниками, монастырь лам и деревня. Это узкое ущелье, в котором могут разойтись не более десяти человек. На Бутанской стороне потока мы встретили двух англичан, одетых как странствующие монахи. Я сразу узнала их и нескольких индусов из Департамента Исследований – тот ещё караван. Выяснилось, что они уже неделю напрасно ждут позволения перейти на другую сторону…

Кто-то сказал мне: «Зря Вы сюда приехали, они не позволят Вам пройти». «Посмотрим», – ответила я. Я послала туда моего бирманского теософа с письмом от Фа Луэн Уган Ятча, ламы монастыря Памиончи, адресованным местному настоятелю (из монастыря Пе-ма-ин), и его пропустили. Через час сам настоятель, тощий, как высохший скелет, вышел ко мне, и гелонги принесли в дар чай с маслом и другие деликатесы. Когда с напитками и тёплым приёмом было покончено, они с почестями проводили меня на ту сторону. Троим сингальцам тоже позволили туда пройти, а вот англичанам пришлось остаться там, где они были! Я боялась лишь, что они не пустят меня обратно. Три дня я жила в маленьком доме у самых стен монастыря, днём и ночью беседуя с гелонгами и верховным ламой (инкарнацией Сакья-Будды); долгие часы я провела в их библиотеке, куда обычно не пускают женщин – трогательное свидетельство моей красоты и её абсолютной невинности, и настоятель узнал во мне женскую инкарнацию одного из Бодхисаттв, чем я очень горжусь. Затем пришло письмо от Кута Хуми, и меня проводили к мосту другой дорогой… они отвезли меня в Сикким и привезли туда, где я нахожусь сейчас – в другой монастырь лам, в 23 милях от Дарджилинга[591].

Во время своих путешествий по Сиккиму Е. П. Блаватская остановилась в ашраме у своих учителей. По возвращении в Дарджилинг – где ей порекомендовали провести не меньше двух месяцев – она написала Синнетту в письме от девятого октября: