Аллегро - Владислав Вишневский

— Ещё одно слово, Лёва… — услышал он над ухом нежный голос. — Лишим микрофона, и до конца полёта будешь только штрафные у нас пить.

От нахлынувших жарких чувств, словно плотину где в душе полковника прорвало, Лев Маркович, полковник, настоящий полковник, воспитатель, муж, отец и всё такое прочее, реально находясь в девичьих руках, едва сознание не потерял. Почувствовал неистовый прилив сил и энергии.

— Если ты с нами, Лёва, — пахнуло вдруг другими духами, и другой голос, нежно щекоча ухо губами — сознательно щекоча! — это Лев Маркович осознал уже где-то низом живота, чётко произнёс ему. — Слушай и запоминай наш девиз, кредо такое: «Рокером ты можешь и не быть, любить научим всё равно, а водку с нами пить обязан! Ол-ле, ол-ле, ол-ле, ол-ле! Фанаты, впер-рёд!» Понял?

Другой голос, тоже мелодичный, но требовательный, Лев Маркович нашёл её глазами, нашёл, и внутренне ужаснулся её открытости.

— Причём стаканами и с песней! — как тост, провозгласила девушка, и предупредила. — И так три раза подряд. Ну! Как присягу. — Грациозно при этом протянула ему наполненный пластиковый стаканчик, как принцесса руку для поцелуя, заворожённо отметил Лев Маркович. — Повторяй, — капризно потребовала дерзкая соблазнительница. — Кстати, ты знаешь что такое присяга?

Ульяшов не сразу и понял, о чём его спрашивают, когда нимфа повторила вопрос, он сосредоточился.

— Так я ведь… — Лев Маркович хотел напомнить, что он солдат, полковник, но его перебили.

— Не оправдывайся, плохой мальчишка, — тем же капризным тоном потребовала первая. — Это очень серьёзное дело, нерушимое. Клянись! Повторяй за нами: Рокером ты… Ну! Это как игра такая. Повторяй.

Ульяшов, с восторгом мысленно споткнувшись на «плохом мальчишке», совсем обезоруженный и покорённый, послушно повторил:

— Рокером ты можешь… и не быть… эээ… любить… — Голос у Льва Марковича неожиданно сел, он позорно просипел… — А в каком смысле?

Тотчас услышал ответ. Потому что именно его и хотел услышать:

— Во всех смыслах, во всех! Ол-ле-е, ол-ле, ол-ле-ее…

Телефонный звонок трезвонил требовательно и нагло, учитывая в чьей квартире он трезвонит и в какое время. За окном поздняя ночь, в спальной комнате раннее утро. Очень раннее.

В разного рода кинофильмах этот эпизод показывают одинаково: из-под одеяла высовывается нервная рука — в пижаме, если мужская, тонкая, и соблазнительно обнажённая, с холёными пальцами, длинными накрашенными ногтями, если женская. В любом случае, рука сама собой некоторое время тычется куда попало, в поисках беспардонного раздражителя, порой сталкивая и опрокидывая прикроватную мелочь на тумбочке, всё ж таки находит, натыкается. Иногда раздражителем является ненавистный будильник. Это приспособление такое, чтобы ещё до пробуждения испортить человеку настроение. Сразу и напрочь. С таким предметом и поступают часто соответственно: или пальчиком изящно на кнопочку героини фильма нажмут, или в кулаке, сграбастав, герой задушит. Бывает подушкой сверху успокоят, или смаху, о противоположную стену разобьют, — когда как. И на этот раз, в этой комнате, правда холостяцкой квартиры, всё почти так же, но только с телефоном, именно он тарахтел. Мужская рука — кстати, без пижамы, рука полностью раздетая, но очень тёмная, учитывая сумрак в комнате, почти точно, со второй попытки вычислила местоположение сигнала, сняла трубку. Сразу же за этим, из-под простыни вывернулась лохматая голова, с помятым лицом, спала потому что, не предполагала нашего с вами внимания, не открывая глаз, голова сонно пробурчала в трубку. Сонно, но членораздельно.

— Полковник Золотарёв, слушаю, — одновременно с этим, один глаз его автоматически приоткрылся, разглядел «контрольную» цифру на светящемся циферблате будильника: ноль четыре тридцать две.

Трубка ответно громко забухтела…

— Здравия желаю, товарищ полковник, дежурный по полку майор Белый! — обрадовано, потому что дозвонился, докладывал дежурный. — Извините, что беспокою! Только что звонил оперативный дежурный из дивизии, спрашивал, где вы, приказал срочно вас, извините, найти, и к нему чтоб, срочно. Машину за вами я уже отправил.

— Как где я? Я здесь, дома… — признался полковник. — А что случилось? В чём дело? — Обеспокоено спросил полковник Золотарёв, хорошо понимая, просто так дежурный на дом, в такое время, звонить не будет. В крайнем случае если.

— Не могу знать, — бодро доложил дежурный, и перешёл на осторожно товарищеский, доверительный тон. — Я его спросил ещё, товарищ полковник, может начальника штаба, говорю, лучше поднять — поздно уже. А он, извините, нецензурно выругался и сказал: ещё один вопрос, и я у него, это… наказание, мол, получу. Всё. Приказал выполнять.

Полковник уловил тонкую нотку обиды в словах майора, её можно было истолковать двояко: как беспокойство за командира, и за некую угрозу в адрес самого дежурного. Второе полковник проигнорировал.

— А в полку как? Что? ЧП? Самовольщики? — нашаривая ногами тапочки, одновременно освобождаясь от простыни, ворчливо спросил командир.

— Никак нет, товарищ полковник, — в привычном уже, официальном тоне бодро рубил майор. — Всё в порядке. Мы уже три раза всё с нарядом оббежали, всё нормально.

— Угу! Понятно… что непонятно, — прижав плечом трубку к уху, натягивая бриджи, признался полковник. — Машину, говоришь, уже послал?

— Так точно, товарищ полковник, пять минут назад.

— Ладно. Выхожу… — теряясь в догадках и лямках брючных подтяжек, досадовал полковник, машинально грозя дежурному. — Не дай Бог, что просмотрели… Ещё раз обойдите всё, майор, проверьте. Я вам… Тебе в первую очередь.

— Есть, ещё раз всё проверить… — чётко повторил распоряжение майор, но чуть ослабил официальный тон, посочувствовал командиру, вновь мелькнула заботливая нотка. — Но у нас точно, товарищ полковник, всё в порядке, можно хоть командиру дивизии показывать… Это что-то не у нас, в дивизии или выше. Может, комиссия какая или учения…

— А по радио, по телевизору никаких экстренных правительственных сообщений не было, не слыхал?

— Никак нет, товарищ полковник, — официальным тоном отрапортовали в трубке. — Уставом не положено на КПП телевизор или радио слушать… — и вновь чуть неофициально. — Да у нас и нет их на КПП, кстати.

Это верно, не положено, но полковник с ехидцей проскрипел.

— Знаю я вас, архаровцев — «кста-ати…» Ладно. Разберёмся. В общем, ты смотри там…

Но тревога уже вытеснила всё постороннее из головы полковника, уже заполнила душу беспокойством, готовностью действовать, принимать меры. Наступил тот крайний случай, неизвестный пока случай, когда, как и обычно, командир полка или командир воинского подразделения, всегда крайний, потому что командир.

— Есть, смотреть, товарищ полковник, — бодро пообещала трубка, понимая: уж кто-кто, а она сегодня точно не крайняя… Не стрелочник.

С этого момента тревога, разрастаясь, как снежный ком с горы, захлестнула не только командование части, вместе с командованием дивизии, но и военных музыкантов — представьте! — даже до драки довела.