Советские спецслужбы и Красная Армия. 1917-1921 - Сергей Войтиков

С начала апреля до середины декабря его допрашивали шесть раз. Допрашивал в основном сам Кедров, один раз — вместе с заведующим Следственным отделением Особого отдела Владимиром Дмитриевичем Фельдманом, который формально вел дело Теодори (в ряде случаев допросы велись в присутствии следователя Фогеля). Только на последнем допросе — вел его опять сам Кедров, примерно 16 июня, — генштабисту-разведчику предъявили обвинение: пособничество шпионажу. Тогда же, видимо, Теодори и услышал от Кедрова: машинистка Троицкая расстреляна как шпионка. Только 11 июня — два с половиной месяца спустя! — Фогель запросил Аралова о совершенно секретном письме Отдела военного контроля (военной контрразведки) от 7 декабря 1918 г. за № 01556 и решении по нему, «а также говорил ли гр. Теодори о том, что гр. Троицкая — шпионка и что необходимо ее уволить»[543]. К сожалению, письмо военных контрразведчиков в Российском государственном военном архиве выявить не удалось, но, очевидно, речь в документе (если таковой действительно был) шла об обвинении Теодори Троицкой в шпионаже.

Так или иначе, очень похоже, что Теодори в послании Ф. Э. Дзержинскому солгал, что хотел избавиться от Троицкой как от креатуры С. В. Чикколини: Троицкая и Голубович, две шпионки, во время реорганизации Оперода отправились в Полевой штаб (в Серпухов) первым эшелоном. Приказание об отправлении подписал «Начальник Штаба Теодори»[544]. Это так же верно, как и то обстоятельство, что вряд ли Теодори, оставаясь в Москве, отправил в Серпухов женщину, с которой его связывали «особые отношения».

Глава австрийско-венгерской разведки в годы Первой мировой войны Максимилиан Ронге вспоминал впоследствии одно «очень интересное дело, связанное с двумя подозрительными женщинами, задержанными передовыми постами… и переданными нам… Русские наступали. Мы были завалены работой, и русские стали для нас неприятной обузой. Допрос их часто прерывался. Они переходили из рук в руки. Обе женщины, из коих особенно одна, применяли женское искусство очарования в отношении допрашивающих, хорошо умели маскировать обстоятельства, при которых они были арестованы. И в действительности так и остался невыясненным вопрос, имели ли мы перед собой обнаруженный арестом женщин факт связи с противником одного из офицеров разведывательной службы, или же перед нами был искусный шахматный ход контрразведки противника, предпринятый с целью скопрометировать этого очень способного и энергичного офицера»[545]. К сожалению, в 1919 г. особистам подобные мысли в голову не пришли и они явно не торопились с выяснением причастности Теодори к «шпионскому делу»: показания, данные против него уже расстрелянной (!) В. П. Троицкой, были единственным основанием обвинения в пособничестве белогвардейцам. (Вообще, заметим попутно, роль «машинисток» в советском государственном строительстве как-то обходится стеснительным молчанием. Совершенно незаслуженно.)

Однокурсники Теодори, как только узнали о его аресте, сразу начали борьбу за освобождение генштабиста. Ими двигала не только офицерская честь, но и опасения: завтра и они могут оказаться перед новой властью без вины виноватыми. Точнее — виноватыми в своем «классово чуждом» происхождении и, пускай и неполном (с точки зрения старых генштабистов дореволюционных выпусков), высшем военном образовании, так остро бьющим в нос «большевикам-товарищам».

Слухи об аресте разлетелись со скоростью молнии. Уже 25 марта сотрудник Наркомвоена Н. М. Готовицкий передал для Л. Д. Троцкого в его поезд телеграмму, полученную из Полевого штаба от 29 однокурсников Г. И. Теодори, с просьбой об освобождении арестованных Г. И. Теодори и В. В. Хрулева: «Сегодня до сведения выпуска 1917 г. дошло известие об аресте консультанта Региструпа Генштаба Теодори и начсвязи Вост[очного] фронта Генштаба Хрулева. Не будучи знаком с причинами ареста, выпуск до сего времени не числил за генштабами Теодори (являющимся одним из представителей выпуска) и Хрулевым каких-либо компрометирующих данных, а потому полагает, что в названном аресте возможна или ошибка, или провокация. Будучи призван на ответственную работу по строительству Красной армии и проработавши по своей специальности с самого начала создания таковой, выпуск позволяет себе обратиться к Вам и просит распоряжения о спешном разборе дела и впредь до окончания последнего освобождений Генштаба Теодори и Хрулева на поруки подписавшихся представителей выпуска под настоящей просьбой; мотивами взятия на поруки Теодори и Хрулева является желание, с одной стороны, сохранить работника и в без того редких рядах Генштаба, с другой стороны, предупредить — в случае отсутствия состава преступления [от] незаслуженного отбывания наказания, хотя бы и под временным арестом, что обычно крайне вредно отзывается на авторитете ответственных работников, одним[и] из которых являются Теодори и Хрулев, отражаясь вредно в дальнейшей их службе при не вполне установившемся доверии к специалистам, полагая, что выпуск, имея за собой нравственное право обратить Ваше внимание на изложенный вопрос, ходатайствует об удовлетворении настоящей просьбы»[546]. Курсивом в документе выделены слова, подчеркнутые во время прочтения Л. Д. Троцким.

Дело В. В. Хрулева рассмотрел Реввоентрибунал Восточного фронта уже на следующий день, однако РВТР затребовал дело «на заключение». По итогам Реввоентрибунал Республики сообщил Реввоенсовету Республики, что «находит возможным применить досрочное освобождение по отношению к б[ывшему] начсвязи штаба Востфронта Хрулева и восстановление его прав, которых он был лишен приговором Реввоентрибунала Востфронта ввиду того, что наказание явно не соответствует совершенному им преступлению, т. к. главные виновники наказаны только объявлением выговора»[547]. Адресование документа в РВСР указывает на запрос из высшего военного органа. Очевидно, о Теодори такой запрос в РВТР не сделали.

26 марта трое сокурсников Теодори из штаба Южного фронта (!) отправили другому члену «коллегии выпуска», начальнику Разведывательного отделения Оперативного управления Полевого штаба Борису Иннокентьевичу Кузнецову, для начальника Полевого штаба Костяева телеграмму следующего содержания: «Не допускаем мысли, что предъявленное ему (Теодори. — С. В.) обвинение имеет основание — настаиваем на немедленном расследовании, согласны взять на поруки». Заручившись готовностью однокурсников, занимающих ответственные посты в Полевом штабе (в Серпухове), настаивать на освобождении Теодори, «генштабисты 1917 года» предложили сделать то же самое коллегам, служившим в Регистрационном управлении в Москве. Отправили телеграмму начальнику Агентурного отдела Регистрационного управления «генштабисту 1917 года» Георгию Яковлевичу Кутыреву. Копию переслали «для сведения товарищам Ленину, Троцкому, Кедрову»[548].