Советские спецслужбы и Красная Армия. 1917-1921 - Сергей Войтиков

Но суть предъявленных Теодори обвинений Кедров все же изложил: связь его со шпионкой Валентиной Троицкой, то есть причастность к шпионажу, и причастность к объединенной офицерской белогвардейской организации, одним из руководителей которой являлся бывший генерал Николай Николаевич Стогов, с которым Теодори якобы был связан. Генштабистам-ходатаям сразу стало очевидно: первое обвинение скорее можно квалифицировать как злоупотребление служебным положением. Они заявили об этом Кедрову, и тот с ними в целом согласился. Основное обвинение — в причастности к белогвардейской организации — они сочли безосновательным даже с точки зрения формальной логики. Да, он посещал Селивачева и Стогова. Селивачева Теодори ценил, но бывшего генерала Стогова просто не выносил. Их разногласия летом 1918 г. всем известны, а сам Стогов считал Теодори «недоноском» академии Генштаба. Кедров отвечал на вопросы генштабистов, по их впечатлению, «неуверенно». По ходу разговора Кедров как бы между прочим поинтересовался, как поддерживается связь между выпускниками академии Генштаба 1918 г. Вероятно, для выяснения именно этого вопроса Кедров и пошел на встречу с искателями правды. Наконец, Кедров добил бы любого военного юриста заявлением: у него есть надежда, «что недели через две эти данные, группируясь в деле, могут в целом дать полное конкретное обвинение».

На следующий день следователь по делу Теодори В. Д. Фельдман выдал генштабистам-ходатаям справку, в которой указаны оба обвинения.

Вряд ли однокурсники Теодори поняли все недосказанности Кедрова. Но, возможно, им пришла в голову та же догадка, что приходит теперь и нам: Кедров сознательно «наводил тень на плетень», в действительности собирая факты по делу не о белогвардейском заговоре, а о группе давления военспецов внутри Полевого штаба. Если заданный между прочим вопрос о порядке поддержания связи между выпускниками академии Генштаба 1918 г. действительно был основным, его действия понятны и логичны. Более того — оправданны: уничтожение потенциальных Бонапартов было «святой» обязанностью коммуниста и главы военной контрразведки. К тому же интересующие сведения Кедров добыл: 3 генштабиста честно признались: «Связь наша держится исключительно персональная, обходя те штабы, где нет членов выпуска 1917 года, и поддерживая в целях отстаивания исключительно служебных и материальных интересов выпуска». По наблюдениям генштабистов, «т. Кедров был удовлетворен»[558]. И это неудивительно! Не до конца ясно только, по своей инициативе Кедров действовал или четко выполнял «заказ» Ильича.

Все-таки Аралову Теодори был нужен: для работы, для налаживания военной разведки. В мае 1919 г. он телеграфировал председателю Реввоентрибунала Республики К. Х. Данишевскому. Предложил вполне разумный выход из положения: «Предлагаю дело… Теодори, арестованного по подозрению в шпионстве, потребовать в РВТрибунал Республики (как упр[авлению], подчиненному РВСР) из Особого отдела»[559]. Отказ. 22 мая Кедров передал для Аралова: «Теодори ни в коем случае не может быть освобожден, а Алексеева приговорена к полугоду принудительных работ без заключения в лагерь, т. к. в деле имеется ряд конкреций, хотя и не имеющих значения прямых улик (обрывки секретных телеграмм при обыске), но дающие достаточно оснований к воспрещению Алексеевой занимать должности в советских военных учреждениях и привлечению, как нетрудового элемента, к принудительным работам»[560]. 20 июня А. В. Эйдук телеграфировал А. И. Окулову, что Алексееву приговорили к 6 месяцам принудительных работ и он внес дело на пересмотр ВЧК; по делу Теодори следствие заканчивается, по делам Селивачева и Никольского — продолжается; дела Защука нет[561].

Тюрьма не пошла Теодори на пользу: ослаб, ухудшилось зрение, давала о себе знать контузия, полученная на фронте в годы Первой мировой войны. Все же режим его содержания был относительно мягким. Ему создали условия для работы. То ли по собственной инициативе, то ли по предложениям Особого отдела — как тут откажешься? — он писал военно-теоретические и военно-исторические труды. Некоторые были даже напечатаны в журнале «Военное дело».

30 декабря, накануне прихода Нового, 1920-го года, Теодори направил «слезницу» Дзержинскому: «…из-за болтовни только одной служащей-шантажистки, задержанной, к тому же, на службе по мягкости т. Аралова и доброте гр[ажданина] Костяева — и притом в Полевом штабе, а не в Регистрац[ионном] управлении…»[562]. Оговорка Теодори «в Полевом штабе, а не в Регистрационном управлении» не случайна: Троицкая с ноября 1918 г. служила в Серпухове, Теодори — в Москве. Какая у них с этого времени вообще могла быть интимная связь? На рабочем столе в кратких командировках консультанта РУ?

Гордыни и независимости у Теодори поубавилось. Но не способности к анализу ситуации. Он прекрасно понимал: выдвинутое против него обвинение и подлинная причина его содержания в тюрьме — разные вещи. А насчет доносов — похоже, в заключении у него открылся дар предвидения: 1937-й уже был не за горами…

Выпустили его лишь в январе 1921 г. без права занятия должностей в РККА[563], хотя, несмотря на запрет, Теодори состоял впоследствии на второстепенных должностях в Штабе РККА. По свидетельству Балабина, где-то в 1927 г. или в 1928-м Теодори сказал ему: «Бутырская тюрьма не сломила моей твердости»[564]…

…Его твердость пригодилась ему еще не раз, но в 1937-м не спасла. Две дошедшие до нас фотографии Георгия Ивановича — 1919 и 1937 гг. — выдают эволюцию личности. С фотографии 1919 г. на нас смотрит очень уверенный в себе офицер с подкрученными усами. С фотографии 1937 г. — бритый наголо арестант с потрясающим взглядом: «Видал я таких, как вы, видал и страшнее… Я знаю, что на этот раз мне не выбраться, и весьма сожалею, что подорвал свое здоровье на службе не тем». Отчаяния, кстати, на этой фотографии нет: фронтовой офицер, прошедший Первую мировую бойню, насмотревшийся на Эйдуков, Кедровых и прочие кошмары революционной Москвы, привык смотреть в лицо опасности. Начальник кафедры Государственного центрального института физкультуры, он был арестован 16 апреля. До 50-летия не дожил. Осудили его и расстреляли по обвинению в принадлежности к «контрреволюционной террористической организации» и «подготовке теракта». Тело закопали на Донском.

Георгия Ивановича Теодори, одного из основателей ГРУ, реабилитировали 19 марта 1957 г.

«Наполеоны могли быть только в наполеоновские времена. Вечная ему память!»[565]