Мсье Лекок - Эмиль Габорио

Он восторгался удивительными мыслительными способностями этого эксцентричного полицейского, который, основываясь на обстоятельствах, не замеченных им, Лекоком, воспроизвел драму истины. Папаша Табаре был в чем-то похож на натуралистов, которые, изучив две-три кости, рисуют животное, которым эти кости принадлежали.

В течение нескольких минут папаша Табаре смаковал эти две столь разные, но одинаково упоительные для него формы восхищения. Потом, обретя спокойствие, он продолжил:

– Тебе еще требуются доказательства, Лекок, сынок? Вспомни, с каким упорством господин д’Эскорваль посылал к господину Семюлле слугу, чтобы узнать, как продвигается расследование. Разумеется, я допускаю, что профессия может захватывать… Но не до такой же степени. В тот момент ты еще верил в версию со сломанной ногой. Но почему ты не сказал себе, что следователь, прикованный к постели, с разбитыми на куски костями, не должен так сильно волноваться о судьбе заурядного убийцы?.. Я-то ничего не ломал, меня только мучает подагра, но я знаю, что во время приступов мне и в голову не придет посылать Манетту узнать, как одна половина населения земли судит другую. Ах! Одна секунда размышлений избавила бы тебя от многих забот, поскольку, вероятно, именно в них вся загвоздка…

Лекок, такой красноречивый в кабаре вдовы Шюпен, такой уверенный в себе, такой воодушевленный, когда излагал свои теории простоватому папаше Абсенту, молчал, повесив нос. Но он не чувствовал досады. Он пришел сюда за советом и находил вполне естественным – редкое здравомыслие, – что ему давали эти самые советы.

Он допустил ошибки, ему на них указали. Он не возмущался – еще одно чудо! – и не пытался доказать, что был прав в тех случаях, когда на самом деле заблуждался. Другие на его месте сочли бы папашу Внеси-Ясность слишком многословным в своих рассуждениях, он – нет. Напротив, Лекок испытывал к нему бесконечную признательность за этот выговор, понимая, что тот пойдет ему на пользу.

«Если кто-нибудь и может, – думал молодой полицейский, – вытащить меня из жуткой передряги, в которую я угодил, то только этот проницательный славный старик… И он меня вытащит, я это чувствую по его уверенности».

Папаша Табаре налил в большой стакан отвар и выпил его. Вытерев губы, он продолжил:

– Мой мальчик, я упомяну лишь для памяти о том уроке, который ты сам себе преподнес, не выведав у Добродетельной Туаноны, когда она полностью находилась в твоем распоряжении, все, что ей известно о деле. Знаешь пословицу? Куй железо, пока горячо, а то…

– Не сомневайтесь, господин Табаре, я слишком дорого заплатил за эту ошибку, и она всегда будет мне напоминать, насколько опасно охлаждать пыл свидетеля, готового на любые откровения.

– Пойдем дальше!.. Да разве стоит тебе говорить, что у тебя было, по крайней мере, три-четыре возможности внести в дело ясность…

Папаша Табаре замолчал, ожидая, что его ученик начнет возражать. Однако возражений не последовало.

«Если он так говорит, – думал молодой полицейский, – значит, так оно и есть».

Подобная скромность поразила славного старика, и он еще больше проникся уважением к Лекоку.

– В первый раз ты упустил случай, – продолжал он, – когда принялся всем показывать серьгу, найденную в «Ясном перце».

– Ах! Но я, тем не менее, все испробовал, чтобы найти ее последнюю владелицу!..

– Многое испробовал, не отрицаю, мой мальчик, но все… Это слишком сильно сказано. Например, что ты сделал, когда узнал, что баронесса де Ватшо умерла, а ее имущество распродано?..

– Вы же знаете, я побежал к комиссару-призеру, который проводил торги.

– Замечательно!.. А потом?..

– Я изучил каталог, но не обнаружил там драгоценностей, описание которых подходило бы к этим прекрасным бриллиантам. Тогда я понял, что след потерян…

Папаша Внеси-Ясность ликовал.

– Вот именно!.. – воскликнул он. – Вот в чем ты ошибся! Если столь дорогие украшения не были описаны в каталоге продаж, значит, баронесса де Ватшо не владела ими на момент своей смерти. А раз серег у нее не было, значит, она подарила или продала их. Кому?.. Вполне вероятно, одной из своих приятельниц. Вот почему на твоем месте я узнал бы имена близких подруг госпожи де Ватшо, что довольно просто. Я бы постарался наладить отношения с горничными этих подруг… Для такого красивого юноши, как ты, это было бы детской игрой.

Похоже, этот совет пришелся по вкусу папаше Абсенту.

– Э! Э!.. – сквозь смех произнес он. – Мне нравится эта система поисков.

Господин Табаре оставил эти слова без внимания.

– Так вот, – продолжал он, – я показал бы эту серьгу всем субреткам. И наверняка нашлась бы та, которая сказала бы мне: «Этот бриллиант принадлежит моей хозяйке». Или та, которая при виде украшения нервно задрожала бы…

– Надо же, – прошептал Лекок, – мне это даже в голову не пришло!..

– Погоди, погоди… Я подхожу ко второй упущенной возможности. Как ты повел себя, когда в твоем распоряжении оказался чемодан, который, по словам Мая, принадлежал ему? Ты, как простофиля, отдал содержимое чемодана столь изворотливому подозреваемому!.. Черт возьми!.. А ведь ты знал, что этот чемодан служил аксессуаром в комедии, что отнести его к госпоже Мильнер мог только сообщник, что все находившиеся там вещи были куплены после совершения преступления…

– Да, я знал это… Но какой толк от моей уверенности?

– Какой толк? О, сынок!.. Я, старый человек, обошел бы всех старьевщиков Парижа и в конце концов наткнулся бы на того, кто сказал бы мне: «Эти шмотки?.. Да, это я их продал такому-то типу. Он купил их для своего друга, мерки которого принес».

Рассвирепев на самого себя, Лекок яростно ударил кулаком по стоявшему рядом с ним столику.

– Разрази меня гром!.. – воскликнул он. – Такой верный способ и, главное, простой! Ах!.. Никогда в жизни не прощу себе эту глупость!..

– Тише, тише!.. – прервал Лекока славный старик. – Ты заходишь слишком далеко. Глупость – это не то слово. Речь идет скорее о легкомыслии… Ты молод, черт возьми! Но я не могу тебя простить за то, как ты охотился за подозреваемым после его бегства из тюрьмы…

– Увы! – прошептал обескураженный молодой полицейский. – Одному Господу ведомо, скольких трудов это мне стоило!..

– Больших трудов, сынок, очень больших, за что я тебя и упрекаю. Что за идиотская идея следовать за этим так называемым Маем по пятам, как обыкновенный филер?

На этот раз Лекок изумился.

– Разве я должен был позволить ему убежать? – спросил он.

– Нет, но если бы я был рядом с тобой под колоннадой «Одеона», когда ты так ловко – а ты очень ловкий, сынок, – и, главное, быстро догадался о намерениях подозреваемого, я бы тебе сказал: «Этот парень, дружище Лекок, бежит к госпоже Мильнер, чтобы сообщить ей о своем побеге. Ну и пусть бежит». А после того как он вышел бы из гостиницы «Мариенбург», я бы добавил: «А теперь пусть идет на все четыре стороны. А ты проследи за госпожой Мильнер, не упускай ее из вида, не отставай от нее ни на шаг дальше, чем падает тень от ее тела, поскольку она выведет тебя к сообщнику, то есть к разгадке тайны».