Мсье Лекок - Эмиль Габорио

Черт возьми! Предложение было заманчивым, не так ли? Да будь вы на моем месте, вы тоже повелись бы. Так вот!.. Я колебался. И хоть был пьян в стельку, я все же остерегался.

Однако он нашел способ переубедить меня. Он поклялся, что знает все привычки дома, что каждый понедельник там устраивают большой прием, что в эти дни ложатся поздно, а слуги все пускают на самотек… Ну, право же! Я пошел за ним…

На бледных щеках Лекока появился легкий румянец.

– Ты уверен, – живо спросил он, – что этот тип говорил тебе, что герцог де Сермёз устраивает прием каждый понедельник?

– Черт возьми!.. Мне надо было догадаться… Он даже произнес фамилию, которую вы только что сказали, фамилию на «ёз».

Странная, необычная, совершенно недопустимая мысль мелькнула в голове молодого полицейского.

«А вдруг это он? – думал Лекок. – Если Май и герцог де Сермёз – одно и то же лицо?»

Однако Лекок отбросил эту мысль и даже отругал себя за нее. Он проклинал свое слишком живое воображение, заставлявшее его видеть во всех событиях романтические и неправдоподобные аспекты.

Зачем искать химерические решения, когда обстоятельства были предельно простыми?.. Разве можно удивляться тому, что подозреваемый, которого он считал светским человеком, знал о дне, когда герцог де Сермёз принимает своих друзей?

Впрочем, от Кутюрье больше нечего было ждать. Лекок поблагодарил его, обменялся рукопожатием с начальником полицейского поста и вышел, опираясь на руку папаши Абсента, поскольку сейчас нуждался в опоре. Он чувствовал, что его ноги стали ватными, голова кружилась. Порой у него мутилось сознание.

Лекок не мог понять, из-за какого волшебства, из-за каких колдовских чар он проиграл эту партию, на которую возлагал столько надежд, доверившись случаю. Он проиграл ее жалко, постыдно, без борьбы, без сопротивления, смешно… Да, смешно. Быть таким уверенным в себе, но упасть, получив подножку!..

Чтобы избавиться от него, от Лекока, Май подсунул ему своего мнимого сообщника, человека, якобы случайно встреченного в кабаре, как охотник бросает перчатку медведю, который слишком близко подошел к нему… А он, Лекок, такой же глупый, как зверь, попался на столь примитивную уловку!

Однако папаша Абсент, увидев, как опечалился его молодой коллега, заволновался:

– Куда мы идем? – спросил он. – Во Дворец правосудия или в префектуру?

Лекок вздрогнул, услышав вопрос, который мгновенно вернул его к удручающей реальности ситуации.

– В префектуру!.. – усмехнулся он. – Для чего?.. Чтобы подвергнуться насмешкам Жевроля? На это нужно мужество, а у меня его нет. У меня тем более нет сил сказать господину Семюлле: «Прошу прощения, вы были обо мне слишком хорошего мнения. Но я всего лишь глупец!»

– И что нам делать?

– А!.. Не знаю… Возможно, я уеду в Америку, возможно, брошусь в реку!..

Не пройдя и сотни шагов, Лекок внезапно остановился.

– Нет!.. – воскликнул он, яростно топнув ногой. – Нет, это дело не закончено! Я поклялся найти разгадку тайны, и я ее найду. Как, какими методами?.. Не знаю. Но она нужна мне, я хочу ее… И я ее найду!..

После минуты размышления Лекок спокойно сказал:

– Есть один человек, который может нас спасти. Человек, который увидит то, что я не разглядел, осознает то, что я не понял… Надо посоветоваться с ним! Мое поведение будет зависеть от его ответа… Пошли!

После пережитых столь бурных дня и ночи оба полицейских должны были чувствовать насущную потребность во сне. Но Лекока поддерживали уязвленное самолюбие, острая боль, не угасшая надежда одержать реванш.

Что касается папаши Абсента, то он немного походил на несчастных лошадей, которые, забыв об отдыхе, не зная больше, что такое усталость, тянут фиакр до тех пор, пока в изнеможении не упадут. Напрасно старый полицейский говорил, что у него отваливаются ноги. Лекок сказал: «Надо», и славный папаша Абсент покорно зашагал за ним.

Они пришли в небольшую квартиру Лекока, переоделись в обычную одежду и после весьма сносного завтрака, сдобренного бутылкой бургундского вина, отправились в путь.

Молодой полицейский не раскрывал рта. Только одна мысль будоражила его мозг. Дразнящая, назойливая, раздражающая, словно муха, кружащаяся вокруг лампы. Но он не высказал бы ее и за свое трехмесячное жалованье – настолько она казалась смешной…

Агенты Сыскной полиции направлялись на улицу Сен-Лазар, расположенную в двух шагах от одноименного вокзала. Войдя в подъезд одного из самых красивых домов квартала, они осведомились у консьержа:

– Господин Табаре?..

– Домовладелец?.. О, он болен.

– Серьезно?.. – спросил обеспокоенный Лекок.

– Хм!.. Не знаю, – ответил консьерж. – Его замучила подагра…

И голосом, полным лицемерного сочувствия, добавил:

– Со стороны господина очень неразумно вести подобный образ жизни… Женщины хороши в свое время, но в его-то возрасте!..

Полицейские обменялись лукавыми взглядами и, едва повернувшись спиной к консьержу, рассмеялись…

Продолжая смеяться, они позвонили в дверь квартиры на втором этаже. Открывшая дверь толстая, высокая девица сказала, что ее хозяин принимает, хотя и вынужден лежать в постели.

– Только, – добавила она, – сейчас у него врач. Не угодно ли этим господам подождать, пока он уйдет?..

«Эти господа» ответили положительно, и экономка провела их в прелестную библиотеку и предложила сесть.

Домовладелец, к которому Лекок пришел за советом, был широко известен в префектуре полиции благодаря своей тонкой проницательности. Его прозорливость граничила с неправдоподобием.

Когда-то он был служащим ломбарда, до сорока пяти лет жившим более чем скромно на свое жалкое жалованье. Но, неожиданно получив наследство, он разбогател, тут же уволился, однако вскоре стал скучать по заведению, которое прежде проклинал. Он попытался развлечься, стал коллекционировать старые книги. В огромных дубовых шкафах у него скопились целые горы печатных изданий… Но попытка оказалась иллюзорной. Скука не отступала.

Он худел и желтел на глазах, истратил около сорока тысяч ливров ренты, но тут его осенило. Это произошло однажды вечером, когда он читал мемуары известного инспектора Сыскной полиции, человека, наделенного острым чутьем, стремительного, как лезвие ножа, гибкого, как стальной клинок, одного из тех, кого правосудие пускает по следам преступления. Его вдруг ослепил яркий свет.

– И я тоже!.. – вероятно, воскликнул он. – Я тоже полицейский!

И он решил это доказать. Он просто должен был это сделать.

С этого дня он с лихорадочным интересом принялся разыскивать документы, имеющие отношение к полиции. Письма, мемуары, рапорты, памфлеты, подборки судебных реестров – все шло в ход, он читал все, расширяя свой кругозор.