Звезда моей души - Татьяна Устименко

— Потому что! — упрямо скрежетала челюстями Ребекка, справедливо полагая, что с втолковываниями можно и обождать.

Беонир разочарованно всплеснул руками:

— Прекрати командовать. Я никуда не пойду…

И в этот миг он внезапно встретился взглядом с моими глазами. Лицо юноши шокированно вытянулось.

— Вот Тьма! — сквозь зубы вполголоса ругнулся он, очевидно обнаружив во мне что-то новое, враз объяснившее ему все происходящее. Не произнеся более ни слова, он послушно юркнул в туннель, отрываясь от стаи крысокошек.

Я осталась одна.

Угрожающе поводя из стороны в сторону кончиком своего клинка, я медленно отходила, преследуемая беснующейся стаей крысокошек. Получившие вразумляющий урок твари уже не торопились нападать, жалобно воя на все лады и окружая меня широким полукольцом из серых и черных тел. Их налитые кровью зрачки отсвечивали багровым, словно раскаленные уголья, а вздыбившаяся на хребтах шерсть походила на иглы. И эта готовившаяся растерзать меня стая еще разрасталась, ибо в нее вливались все новые и новые твари, безостановочно вылезающие из глубоких земляных нор, прокопанных под стенами подземелья.

Стараясь сохранять выдержку и не производя резких движений, я медленно отодвигалась в тот самый коридор, где чуть ранее скрылись Ребекка и Беонир. Невзирая на напряженность возникшей ситуации, я не утратила способность мыслить объективно и здраво оценивала свои возможности. Я вполне отдавала себе отчет, что даже с учетом моих новообретенных сил, кстати тоже не безграничных, мне никогда не выстоять против столь огромного количества противников, а попытка перебить их всех граничит с безумием и не приведет ни к чему хорошему. А посему мне оставалось одно — спасаться бегством, полагаясь на резвость своих ног.

Я пятилась вперед спиной, умоляя пресветлого Шарро проявить снисходительность и спасти от каких-либо трещин или провалов, способных внезапно разверзнуться в полу позади меня. Но, как известно, благие намерения чаще всего остаются только намерениями… Неожиданно моя нога ощутила пустоту, я испуганно вскрикнула, оступилась и провалилась в никуда…

Меня выручил зажатый в кулаке стилет. Извернувшись в падении, я успела зрительно засечь отвесную стену провала, ограничивающую глубокую трещину, рассекающую пол подземного туннеля. Не заметив таящейся в темноте ловушки, я не сумела преодолеть возникшее препятствие и провалилась в глубокую естественную пропасть, возникшую на месте просевшей горной породы. Отчаянно вскрикнув, я выбросила вперед руку с зажатым в ней клинком, на лету вонзая его в стену провала.

Прочная сталь надежно вошла в углубление между чешуйками сланца, а я повисла на стилете, трепеща от ужаса и не смея даже дышать. На противоположной стороне трещины злобно завывали голодные крысокошки, лишившиеся желанной добычи, но не рискнувшие последовать за мной. Ниже меня чернела бездонная пропасть, а я висела, словно приколотая на картон бабочка, распластавшись на гладкой каменной стене и надеясь на прочность своего эльфийского клинка.

«Крак!» — Один из удерживающих кинжал камушков отвалился и скатился вниз.

«Хруп!» — шатко закачался другой.

Стилет наклонился, начиная постепенно выходить из стены… Меня обуял еще больший страх. Я тщетно шарила свободной рукой по гладкой поверхности скалы, пытаясь зацепиться ногтями хоть за какой-нибудь выступ и обрести новую точку опоры. Увы, все мои попытки оказались бесплодными, а опоры не находилось.

«Хрясть!» — Из-под вогнанного в стену клинка сыпался песок, запорашивая мне глаза, а сам стилет наклонился гораздо сильнее и угрожающе зашатался.

Мои вспотевшие от натуги пальцы скользили по гладкому эфесу… Еще немного — и я упаду!

— Помогите! — истошно завопила я. — Спасите!

Мой голос издевательским эхом отразился от стен провала и раскатился по лабиринту коридоров, искажаясь и множась. Стилет окончательно вывалился из стены, и, сжимая его в кулаке, я стремительно рухнула вниз…

Нет, почти рухнула, ибо в самый последний момент над краем пропасти появилась сильная волосатая рука, ловко ухватившая меня за шиворот и втянувшая наверх, возвращая к жизни и мечтам. А на противоположной стороне трещины разочарованно бушевала стая оставшихся ни с чем мерзких крысокошек.

Отведенная Ардену комната дышала негой и прохладой, а из высокого полукруглого окна открывался восхитительный вид на экзотический морской берег, поросший неведомыми цветами. Лазурные волны неспешно набегали на белый песок, а ласковый ветерок шаловливо колыхал хрупкие сиреневые лепестки, живо напоминающие ему чьи-то удлиненные, миндалевидные глаза. Кажется, в прошлой жизни он любил тоненькую, невысокую девушку — обладательницу точно таких же волшебных по чистоте глаз… Или нет — не любил, а просто видел ее во сне?

Юноша лениво перевернулся на спину и закинул за голову обнаженные руки, покрытые золотистым загаром. Его кожа приобрела нежность шелка, а загар успешно маскировал болезненную бледность, вызванную значительной кровопотерей. Этой же причиной объяснялись владеющие им безразличие и оцепенение, сменившие прежнюю порывистость движений. Впрочем, к чему быстрота и суетность, ведь Арден уже никуда не спешил, лишь изредка на несколько мгновений выныривая из мира иллюзий и понимая — он умирает.

Повелительница любит красивые фигуры, а поэтому ежевечерне, готовя юношу к встрече с его божественной супругой, жрицы-хайдари, верные дочери песка, омывали его совершенное тело в струях фонтана, возвышающегося в центре главной залы храма, и умащивали ароматным маслом — густым, тягучим, желтым. Изготовленное из плодов кагуарии, это масло не только беспримерно смягчает кожу, но и проникает внутрь организма, одурманивая почище любой магии.

Теперь Арден жил в мире фантомов, наслаждаясь несуществующим морем, эфемерными цветами и уже ни о чем не мечтая. Ну разве что об ощущении резкого контраста горячих как огонь губ и холодных как лед клыков, прикасающихся к его шее и несущих переходящую в наслаждение боль. Того, что происходит дальше, он не помнит. Не помнил никогда…

Воздух сгустился, уподобившись некоей странной субстанции, похожей на траурную вуаль — темную, плотную, осязаемую почти физически. Это ночь без прелюдии упала на землю, наступив так мгновенно, как происходит лишь в пустынях. Арден ждал, мучаясь от тягостного предвкушения запретного порочного наслаждения, не имеющего ничего общего со светлой радостью любви.

Занавес из золотистого шелка бесшумно отодвинулся в сторону, и в комнату проскользнула полупрозрачная тень, от которой веяло нестерпимым холодом потустороннего мира и необъяснимым, первородным ужасом смерти. Пахнуло острым запахом полусгнивших цветов, из тех, что оставляют на надгробных памятниках, и повеяло терпкими сладковатыми миазмами свежеразрытого могильного дерна.

Все чувства юноши сразу же стократно обострились, превратившись в неосознанные инстинктивные устремления. Так замирает птичка перед крадущейся к ней гадюкой. Так мышь теряется под гипнотическим взглядом зеленых кошачьих глаз, а заточенная в темнице девственница становится распутницей, покорно отдаваясь своему палачу. Не моргая, Арден пристально следил за тенью, не замечая капелек пота, выступивших на его верхней губе, своих дрожащих рук и озноба, растекающегося вдоль позвоночника.