Первый человек - Ксавье-Мари Бонно

— Это женщина. Мартина Комб, родилась в Марселе в 1938 году.

Барон чувствовал, что ступает на незнакомую почву, но ему нужно было сломать логические построения, которые направляли расследование по протоптанному пути.

— Подождите несколько минут.

Дюбрей исчез за дверью, на которой было написано: «Вход только для персонала больницы». Мужчина в резиновых сапогах вернулся. Вид у него был растерянный. Де Пальма отвел взгляд в сторону, чтобы не встретиться с ним глазами.

— Библиотека снова открылась? — спросил больной.

— Нет, нет! Мы закрываемся. Доктор Дюбрей скоро придет.

— Я ищу батарейки для своего фотоаппарата. Нет ли у вас?

— Какой тип батареек вам нужен?

— Три А — AAA.

Больной сделал поворот кругом. При этом линолеум на полу взвизгнул под подошвами его сапог.

— А! А! А! Я думаю, это тайный код, — сказал он.

Де Пальма совершенно растерялся. Как события будут развиваться дальше без Дюбрея?

— Сейчас я вас сфотографирую, — продолжал пациент. — В НЦНИ требуют, чтобы я присылал исчерпывающую информацию. Я им уже отправил больше трех миллионов фотографий. Я должен сфотографировать всех жителей Парижа и его ближайших пригородов.

— Это интересное исследование, — сказал де Пальма.

— И его еще нигде не напечатали, — добавил больной.

— Каково главное направление вашего исследования?

— Сумасшествие. Все люди в столице сумасшедшие, это заметно по их глазам. В глазах видно все, и сумасшествие — в первую очередь! Мы сравниваем взгляды сумасшедших и преобразуем их в ряды цифр. То, что делают с цифрами потом, меня не касается. Париж и его пригороды — это огромная исследовательская лаборатория. В ней не нужны пробирки, достаточно простого фотоаппарата.

В этот момент вошел Дюбрей и со стуком закрыл за собой дверь.

— Наш друг из НЦНИ вернулся?

— Да, доктор. Мы говорили с этим очень любезным господином о своих экспериментах.

— Я это вижу, — заметил Дюбрей. — Но сейчас библиотека закрывается.

Человек в резиновых сапогах глупо улыбнулся, поклонился и ушел.

— Уйдемте отсюда! — сказал Дюбрей, гася свет. — Я должен закрыть библиотеку, иначе наш друг снова придет беседовать с вами о своих последних открытиях. Он может говорить до тех пор, пока совсем не лишится сил. Случалось, он падал от слабости, и нам приходилось его реанимировать.

Де Пальма пошел следом за врачом по коридору, который соединял библиотеку с читальным залом и маленьким музеем больницы. Стены коридора были украшены фотографиями, сделанными во Вторую мировую войну. Эту коллекцию передал больнице один армейский психиатр.

— В годы Второй мировой в нашей больнице была казарма, — прокомментировал Дюбрей фотографию, на которой солдаты с тусклыми улыбками позировали перед больничными зданиями. — В те годы некоторых пациентов увезли отсюда, но другие оставались здесь. Все ужасно страдали от голода, многие умерли. Вам известно, месье де Пальма, что Камилла Клодель умерла от голода и плохого обращения?

— Нет, — ответил Барон, который был не в силах отвести взгляд от фотографий.

— У меня есть нужная вам информация, — пробормотал Дюбрей, открывая зарешеченную дверь. — Идемте отсюда.

Наступила ночь. Больной в пижаме и шерстяном халате смотрел на звезды и затягивался сигаретой. Издалека раздавались крики, которые пробивались сквозь стены какого-то не видимого отсюда корпуса.

— Мартина Комб действительно была здесь. С 1952 по 1958 год. Больше я не могу вам сказать.

— Можете: она умерла, — возразил де Пальма.

— У нее была шизофрения, и ее заперли в больнице по административному решению. Она лечилась здесь, потом вернулась к себе домой, это где-то около Марселя. После этого она несколько раз возвращалась.

— Она бывала вспыльчивой или жестокой?

— Должно быть, бывала, иначе бы ее не направили в лечебницу. Но ее болезнь, несомненно, эволюционировала. Надо бы найти ее историю болезни. Если вы желаете, я бы мог сделать это для вас.

— Конечно, желаю. Но для этого есть еще время. Мне нужно объединить и усвоить все, что я узнал. Для меня важно то, что она была здесь в то же время, что и Кайоль. Из этого начинает сплетаться какой-то узор. Мне нужно разобраться.

— Кстати, кто такая Мартина Комб?

— Мать Тома Отрана. Комб — ее девичья фамилия.

Через два дня де Пальма получил письмо из Виль-Эврара.

— Это от доктора Дюбрея! Карта Мартины Отран! — крикнул он, разорвав конверт.

Кроме карты, Дюбрей положил в конверт записку. Он писал: «Трудно понять безумие. Я надеюсь, что эта история болезни вам поможет. Оставьте ее у себя».

Дюбрей прислал ксерокопии примерно ста страниц. Часть оригиналов были написаны от руки, часть напечатаны на машинке.

Мартина Отран впервые поступила в виль-эврарскую лечебницу очень молодой — в четырнадцать лет. Направлена официально. «Отец болен алкоголизмом, мать страдает глубокой депрессией», — написал главный врач детского корпуса. Вначале она вела себя достаточно спокойно. Потом последовал припадок редкостной ярости, из-за которого ее перевели в корпус для буйных. Два раза ее изолировали и обездвиживали.

— Хорошо, что теперь они изменили методы, — сказал де Пальма, отдавая два первые листка Бессуру.

На третьей странице заведующий женским отделением больницы сообщал, что Мартина в шестнадцать лет забеременела, несомненно в результате изнасилования. На третьем месяце произошел выкидыш. Из-за связанных со всем этим психических травм Мартина снова попала в корпус для буйных. Там она пыталась убить санитара. Она больше не могла терпеть жизнь в больнице. Никто ее не навещал.

Вскоре после выкидыша Мартина попыталась покончить с собой — приняла большую дозу снотворного, которое стащила из больничной аптеки. Она провела две ночи привязанная к кровати и с трубкой в желудке. Потом ее вернули в женское отделение.

Еще через три месяца лечащий врач Мартины заметил явное улучшение ее здоровья. Мартина снова начала читать книги и ходить в учебный зал и через день по утрам работала в прачечной того корпуса, где лечилась. Не было упомянуто ни об одном ее выходе за территорию. С четырнадцати до восемнадцати лет Мартина не видела ничего, кроме лечебницы для душевнобольных.

— Это то же, что четыре года в тюрьме, — сказал Бессур.

— Не совсем то же, — поправил его де Пальма.

22 мая 1957 года санитар Робер Вандель обнаружил, что Мартина вступила в любовную связь с пациентом из мужского отделения. Об этой связи ему донесла другая пациентка, несомненно из ревности. В своем отчете от 23 мая санитар указал, что в заборе между мужским и женским отделениями, очевидно, есть дыры. С этого времени Мартина больше не попадала в корпус для буйных. Санитар сообщал, что любовь «стаблизировала» ее состояние.