Белое дело в России. 1920–1922 гг. - Василий Цветков

В белой Таврии полностью сохранялась всероссийская символика Белого дела, хотя и с учетом требований времени (трехцветное государственное знамя сочеталось с Марковским флажком в крыже). Приказом № 3089 от 30 апреля 1920 г. был утвержден новый общероссийский орден Святителя Николая Чудотворца на ленте национальных цветов, со статутом, близким к ордену Святого Георгия. По оценке генерал-майора А.А. фон Лампе, «на всем протяжении и приказа об установлении ордена, и временного о нем положения можно ясно проследить установление тесной связи с орденом Святого Георгия, на кавалеров которого распространялись также и все преимущества, которые предоставлялись кавалерам вновь учреждаемого ордена».

Однако по мнению члена Комитета Ордена Святителя Николая (орденского капитула) генерала от инфантерии В. Е. Флуга, «учреждение ордена Святителя Николая надо признать мерой неудачной, потому, во-первых, что вся обстановка белой борьбы не соответствовала строгим условиям, которыми было обставлено награждение новым орденом; во-вторых, что та же обстановка не могла придать особой привлекательности сопряженным с получением ордена льготам; в-третьих, что орден, учрежденный не Царской властью, не мог приобрести в глазах войска особого престижа».

Наградная система в белом Крыму предусматривала также возврат ко всероссийским традициям вручения наградных знамен полкам (по оформлению «Николаевские знамена» повторяли знамена Императорской армии начала ХХ в.), наградных вымпелов, труб и «знаков на шапки» (наградная лента «За защиту Крыма»). Сохранялся и национальный герб – двуглавый орел, но без «монархических символов»[318].

Правитель Юга России и Правительство Юга России (август – октябрь 1920 г.). Специфика взаимоотношений с южнорусским казачеством и «государственными образованиями» (Украина, Северный Кавказ, Дальний Восток).

Всероссийское признание: ожидания и реальность.

Летом 1920 г. начинается все более заметный переход ко всероссийским категориям политического управления. Сводка «внутреннее обозрение» цитированного выше «Русского Вестника», опубликованная в июле, гласила: «Крым стал центром общерусской власти, а Севастополь – ее столицей». Все чаще использовалось расширенное толкование в отношении территориальных пределов власти Главкома: вместо «Крым» или «Таврия» – «территории Вооруженных Сил Юга России». По оценке генерала Лукомского, «укрепив положение в Крыму и вернув боеспособность армии, генерал Врангель, естественно, стал перед дилеммой: или покориться ультимативному требованию англичан не переходить к северу от Крымского перешейка и тем поставить себя в невозможность не только произвести дальнейшее усиление армии и получить необходимый конский состав, но и обречь все предпринятое им дело на постепенную и скорую гибель вследствие отсутствия в Крыму достаточного количества хлеба, фуража, мяса и жиров; или – пренебречь сделанным ему заявлением и занять северные уезды Таврической губернии, которые своим богатством обеспечивали бы содержание армии и населения и дали бы возможность получить столь необходимый конский состав и пополнить ряды армии новым контингентом бойцов. Генерал Врангель принял второе решение, и оно было выполнено успешно. Союзники, как это и надо было ожидать, признали совершившийся факт»[319].

С развитием наступления в Северной Таврии становилось очевидным, что пополнение продовольственных запасов (если считать эту цель главным мотивом «выхода из Крыма») утратило актуальность. В противном случае армии следовало бы воспользоваться лишь богатыми запасами зерна, сосредоточенными в элеваторах портовых городов Скадовска и Геническа, и незамедлительно «вернуться за Перекоп». Однако наступление продолжалось. 5 июля 1920 г. в развернутом интервью Н. Н. Чебышеву (представлявшему газету «Великая Россия») Врангель с уверенностью говорил уже об общеевропейском значении проводимых операций. Следуя, в сущности, тезисам политической программы еще 1919 года. «Борьба неизбежна…, пока в России не установится настоящая государственная власть любого настроения, но такая, которая будет основана на освященных вековыми исканиями человеческой мысли началах законности, обеспеченности личных и имущественных прав, на началах уважения к международным обязательствам… История когда-нибудь оценит самоотречение и труды горсти русских людей в Крыму, которые в полном одиночестве, на последнем клочке русской земли, боролись за устои счастья человеческого, за отдаленные очаги европейской культуры. Дело Русской армии в Крыму – великое освободительное движение. Это Священная война за свободу и право».

Здесь же Врангель снова подчеркнул смысл термина «Хозяин», использованного им еще в майском воззвании «К Русским людям». Вполне определенно им указывалось на необходимость всероссийского волеизъявления применительно к основным принципам государственного строительства, и в этом смысле фактически провозглашался все тот же лозунг «непредрешения». «Слову «Хозяин» посчастливилось… Хозяин – это сам русский народ. Как он захочет, так и должна устроиться страна. Если он пожелает иметь монарха, Россия будет монархией. Если он признает полезной для себя республику – будет республика… Я беспрекословно подчиняюсь голосу русской земли». Одновременно с этим Главком коснулся и т. н. «еврейского вопроса», отметив очевидную связь происходивших на Юге России погромов с катастрофическим падением общественного правосознания: «Всякое погромное движение… я считаю государственным бедствием и буду с ними бороться всеми имеющимися у меня средствами. Всякий погром разлагает армию… Утром они громят евреев, а к вечеру будут громить остальное мирное население… В стране, где анархия и произвол, где неприкосновенность личности и собственности ставится ни во что, открыт простор для насильственных выступлений одной части населения против другой».

Немало способствовали росту общероссийских настроений перспективы признания «правительства Вооруженных Сил Юга России де-факто» со стороны Франции и, как на это надеялись в Таврии, со стороны других иностранных государств. В военно-стратегическом отношении Главному Командованию становилась ясной невозможность дальнейшего развития операций без опоры на сопредельные с Таврией южнорусские территории. Наиболее близкими и перспективными (с точки зрения пополнения армии и поддержки со стороны населения) направлениями считались Дон и Кубань. Туда стали готовиться десантные подразделения, призванные стать основой для последующего развертывания в казачьи полки и дивизии. Все вышеприведенные обстоятельства стимулировали подготовку к заключению более прочного военно-политического союза с казачеством, влияли на интенсивную разработку оптимальной модели государственного устройства на белом Юге. Врангель считал, что «для заключения соглашения с казаками обстановка была благоприятной…; чувствуя недоверие в строевых частях, находясь в полной зависимости от Правительства Юга России, атаманы и их правительства всячески искали сближения с Главным Командованием. Донской атаман генерал Богаевский и терский – генерал Вдовенко были сами по себе чужды «самостийности». Они лишь не имели ни широкого государственного кругозора, ни должной силы характера, чтобы бороться с демагогией казачьих политиков»[320].