Ремесло Небожителей - Игорь Вереснев

– Я хочу, чтобы Кветтина вернулась в своё тело! Насовсем!

– Пусти, дурак!

Небожительница рванулась, пытаясь освободиться, и вдруг побледнела, пошатнулась. Обмякла у него в руках.

– Ты что с ней сделал?! – рявкнул обернувшийся на вскрик подруги Ге-Нали… и словно споткнулся, упал на колени. Попробовал удержаться за занавесь, но только оборвал её.

Трай ошарашенно посмотрел на него, на остальных разбойников, которых тоже косил приступ неизвестной болезни. Перевёл взгляд на лицо потерявшей сознание девушки. Последняя из друз уплыла, исчезла в чёрном зеве портала. И в тот же миг портал сверкнул серебром, изменил цвет. Из чёрного стал ослепительно лазоревым.

Во сне он тягал мешки с мукой. Мешки были громадными, тяжеленными, в четыре пуда каждый. Мешки грозили вывернуть суставы и переломить хребет. Он едва не надрывался, взваливая их на загривок. Это был очень хороший сон – Ардис поднимал мешки ДВУМЯ руками.

Сон кончился внезапно. Мешок в руках лопнул, белая отборная мука выплеснулась в грязь, и хозяйка пекарни заорала благим матом:

– Ты чего творишь, урод недоделанный?!

Ардис попытался удержать ширящуюся прореху, бросился на неё грудью… и проснулся. В пяти шагах от него русоволосая расхристанная женщина заходилась криком и лупцевала тщедушного мужичонку в сером зипуне и таких же серых портах. Впрочем, порты были спущены до колен, так что угадать причину гвалта не трудно. Мужичонка вёл себя непонятно. Вместо того чтобы отбиваться, он закрывал руками голову, таращился по сторонам выпученными глазами и бормотал:

– Эт чего это? Эт где это? Эт почему это?

– Охальник! Паскудник бесстыжий! Ещё и бормочет!

Женщина врезала с размаху мужичонке по уху, так что тот опрокинулся. Но на этом её запал вышел. Она тяжело перевела дыхание, вытерла пот со лба. Налитые, упругие груди вывалились из разорванного лифа, так что Ардис невольно задержал на них взгляд. И вспомнил наконец, кто это такая. А заодно – где он находится, почему руки связаны и остальное, что сумел узнать накануне вечером: расхристанной молодухой была бакалейщица Эдаль, мужик в спущенных портках – караульный, Трай успел попользоваться телом Ардиса и при этом умудрился вляпаться в какую-то беду. А самое плохое – на левой руке вместо пальцев по-прежнему торчали обрубки. Лучше былои не просыпаться!

Он хотел отвернуться и закрыть глаза, но тут началось настоящее светопреставление. Бакалейщица взялась засовывать свои телеса в ошмётки платья и вдруг замерла. Глаза её округлились похлеще, чем у мужичонки, и, уставившись на Ардиса, она пробормотала:

– Чего это? Где это? Почему это?

Мужик, услыхав такое, вмиг перестал причитать, завыл дурным голосом и, не вставая с четверенек, даже порты не пытаясь подтянуть, кинулся вон из сарая. А спавший в углу связанный дедок проснулся и удивлённо проблеял:

– Эй, люди, а я живой, кажись!

Ардису почудилось, что все вокруг тронулись рассудком. Хотя, когда он проснулся вчера вечером, сам себе тоже казался умалишённым, так что обращать внимание на подобную ерунду не стоило. Главное – караульный сбежал, сообщница Трая свободна. Значит, пока непонятная суматоха не улеглась, нужно уносить ноги.

– Эт чего, я снова помолодела? Эт кто же со мной менялся? – бормотала бакалейщица, разглядывая свои руки, грудь. – Я ж монет не платила. Да и нету у меня монет…

– Кончай причитать! – прикрикнул на неё Ардис. – Не время сейчас. Развяжи мне руки, и сматываемся. Не понял я, чего там Трай натворил, но в петлю мне заместо него не хочется!

Женщина послушно подбежала, принялась распутывать узлы. Завязаны те были не очень умело, но туго, так что ей и зубами уцепиться пришлось. Мягкие полные груди вдавились Ардису в живот. Не удивительно, что караульный не устоял перед таким лакомством.

– Люди, а я живой! – Старик хихикнул. – Вроде помер, а теперя живой. Вона как бывает!

– Не помер ты пока, дед, – успокоил его Ардис. – Тебе приснилось. Вот сегодня точно помрёшь. Если Эдаль с верёвками не управится – нас всех повесят. Вас хоть за дело, а меня так, за компанию.

Женщина, распутавшая в конце концов узел, отстранилась, уставилась на него с возмущением:

– За какое такое дело меня вешать станут?! Я что, хитрованка? И чего ты меня Эдалью кличешь? Бабушка Клапа я, в Черножупье меня всякий знает! – И улыбнулась, словно лишь теперь сообразила. – Не, не бабушка! Глянь-ка, какие телеса мне добрая душа подарила, молоденькие почти!

Она обхватила руками груди, приподняла, хвастаясь. И замерла, прикипела взглядом к собственной руке. Потом, не обращая внимания на мужчин, задрала подол, отстегнула и принялась скатывать чулок. Ножки у неё были стройные, белые. На левой икре красовались выстроившиеся в ряд три родинки.

– Так это ж… – Женщина ошеломлённо посмотрела на Ардиса, на старика. – Это ж моё исконное тело! Я его… Это ж сколько лет минуло, как я его поменяла? Десять? Не, больше. Пятнадцать к весне исполнится.

Ардис стряхнул с запястий верёвку, недоверчиво уточнил:

– Так ты не Эдаль, не бакалейщица? Не из Берестовья?

– Из Черножупья я, говорила уже, чай, не глухой? Клапой меня кличут, и не знаю я никакого Берестовья! – Охнула: – А грамота где моя именная? Грамоту дать должны были, а? Всегда дают! Как же я докажу, кто я такая?

– А я помер, а теперя живой! – вновь проблеял старик. То, что у него нет грамоты, его нимало не заботило.

Ардис почесал макушку. Ух, как хорошо сразу сделалось! Мысли в голове живей засновали, будто и ясность забрезжила. Только не разобрать никак, что там в этой ясности спрятано.

– Стало быть, и ты в исконное тело вернулась? – посмотрел он на женщину. – Как это случилось, помнишь?

Молодка развела руками:

– Спала я. Дома, в Черножупье. Ни в какой Небесный Город не летала. Вдруг – бац! И здесь проснулась, под тем паскудником. А что это хоть за место?

– Княжград. И я вчера вечером так – бац и здесь. – Ардис обернулся к старику. – Ты тоже своё тело признал?

Тот расплылся в дурашливой улыбке. Сообщил глубокомысленно:

– Помер я! А теперя – живой.

– Понятно. Отдыхай пока, – парень встал, поманил за собой женщину, – а мы глянем, чего снаружи делается.

Снаружи была ночь. Чудна́я какая-то ночь. Бывать в Княжграде прежде Ардису не доводилось, но он очень сильно подозревал, что и для стольного города то, что творилось сегодня, – непорядок. На улицах громко кричали, спорили, смеялись, ругались самыми грязными ругательствами. Совсем уж издалека доносился звон бьющегося стекла, лошадиное ржание и отчаянный женский визг.

Зато во дворе было безлюдно и тихо. Только на крылечке дома сидел мальчуган лет девяти-десяти, кутался в старый армяк и плакал. Клапа, едва увидела мальчонку, кинулась к нему: