Жизнь и смерть Бенито Муссолини - Михаил Ильинский

Дуче не знал, что генерал Вольф и полковник Доллманн вели секретные сепаратные переговоры с представителями союзников, а именно с Алленом Даллесом и его людьми в Сиене. О многом был осведомлен архиепископ Милана Идельфонсо Шустер, выступавший иногда даже прямым посредником. Неясно только, почему, будучи связанным с Бенито Муссолини личными дружескими и весьма доверительными отношениями, он не сделал даже намека «главе правительства». Он говорил об усилении отрядов партизан, об их вооружении союзниками, о росте влияния просоветских настроений, но ни слова о переговорах и известных ему контактах с союзниками. Все эти «почему» ушли вместе с Шустером и никогда уже не будут разгаданы, ибо архиепископ нигде «особых заметок» об этой эпохе не оставил.

Но священнослужитель знал многое: и о встрече штандартенфюрера СС Доллманна (якобы, уже занесенного в списки военных преступников на будущем суде народов) в кафе «Бьянки» с неким профессором Гуссманом из Цюриха; о переговорах Вольфа с тем же Гуссманом в купе поезда Киассо — Цюрих и, наконец, о встрече 19 марта 1945 года неподалеку от берега озера Маджоре с английским генералом Эйре и американцем Лемнитцером, обсуждавшими условия возможной скорой капитуляции. Все главные точки были расставлены, но вдруг из Берлина пришел вызов Вольфу с требованием прибыть в ставку Гитлера. Генерал понял, что ищейки Гиммлера вышли на него и его «дипломатические связи».

Не приехать в Берлин? Было невозможно: семьи Вольфа и Доллманна находились под пристальным вниманием гестапо.

18 апреля 1945 года в бункере Гитлера состоялся доклад генерала. Вольф увидел перед собой уже иного, «вялого» фюрера, которого больше не интересовала ни Италия, ни тем более Муссолини. Гитлера захватывала «идея» внесения раскола в ряды союзников и переброски всех войск рейха на Восточный фронт, чтобы максимально противостоять русским, остановить их стремительное наступление на Берлин.

У Вольфа не оставалось иллюзий об исходе всей войны, поэтому после встречи в Италии с представителями союзников он пошел и на встречу с партизанами в резиденции кардинала Шустера. Там были оговорены условия капитуляции немецких войск. Вольф гарантировал, что отдаст приказ начальнику гестапо в Милане полковнику Рауффу, который бы запретил войскам СС вмешиваться в боевые действия и отмежевался бы от частей республики Сало. То есть от Муссолини.

А что же Муссолини? Он грустил, хандрил, витал в своих «философских облаках», мечтал о том, как создать прочную основу Социальной республики, очень похожую на СССР, провести полную национализацию промышленности, банков, укрепить верную армию.

13 марта он с большим опозданием подумал о поисках мира, по крайней мере об обеспечении безопасности населения при отступлении немецко-фашистских войск из Италии и сосредоточении итальянских фашистов на позициях в Вальтеллине, севернее Бергамо, в Альпах, где «герои дадут последний бой». Если не Милан, то Вальтеллина станет итальянским «Сталинградом», и если фашизму суждено будет погибнуть, то он уйдет во всем блеске славы, мужественно, оставит о себе память в веках. Послание было написано и направлено кардиналу Шустеру. Пять страниц текста с приложениями передал священнику сын Муссолини Витторио. Затем письмо двинулось по эстафете: папский нунций в Берне — штаб союзников в Казерте. Ответ был логичным: отказ от переговоров и одно требование — безоговорочная капитуляция.

6 апреля дуче узнал, что немецкие части готовились к эвакуации. Он встретился с представителями генерала Фитингофа, заменившего фельдмаршала Кессельринга, и тот заверил Муссолини, что немцы будут «сражаться в Италии до конца», не оставят своего друга дуче, а распускаемые слухи об эвакуации, а не о «передислокации» — это злостная целенаправленная пропаганда врага, чтобы усилить недоверие, внести раскол.

Дуче хотел в это поверить и поверил. 13 апреля Муссолини вызвал к себе заместителя министра внутренних дел и спросил: «Есть ли у нас шансы избежать поражения?» Тот, наверное, впервые честно ответил: «Никаких шансов нам не оставлено, дуче».

«Тогда нам следует отдать приказ об организации обороны Милана», — сказал Муссолини.

* * *

«Командующий миланским гарнизоном генерал Венинг просил доложить, что он уже начал возводить баррикады на улицах города и даже на соборной площади перед Дуомским храмом».

«Прекрасно!» — похвалил Муссолини, но к вечеру передумал: в случае боев пострадает «бриллиант» Италии, город, бывший в течение четырех веков в далеком прошлом столицей Великой Римской империи. «История нам не простит», — сказал дуче и сделал ставку на оборонительные рубежи в Вальтеллине. Милан будет оставлен без боя.

14 апреля состоялся Большой совет, и план обороны Вальтеллины был утвержден на вилле делле Орсолине в присутствии немецких генералов и лично обер-группенфюрера СС Вольфа. И никто не обескуражил дуче, не обмолвился и словом о возможной и неизбежной капитуляции. Муссолини долго стоял в своей прежней монументальной позе и вдруг громко сказал: «Никто не обязан ехать сражаться в Вальтеллину. Это — дело чести каждого. Каждый решает сам за себя!»

15 апреля Муссолини долго беседовал с армейским капелланом доном Эусебио. Тот ушел от дуче, так и не поняв, зачем призывал его «глава режима».

16 апреля дуче принял другого священника-иезуита дона Пончино и, низко склонив голову, сказал: «Давайте попрощаемся, падре. Благодарю за ваше заступничество перед Богом. Прошу вас не оставлять меня в своих молитвах. Я в этом очень нуждаюсь. Я знаю, что буду убит».

Вечером 16 апреля у Муссолини состоялась встреча со старым другом Динале, и ему он признался как на «гражданской исповеди»: «Я во власти горьких и мрачных предчувствий. Ими наполнен воздух. Я словно распят на кресте. Я много раз испытывал судьбу, и вот наконец она повернулась ко мне спиной. Перед смертью все верующие надеются на милость Божью. Как я им сейчас завидую! У меня все позади».

Эту фразу Муссолини приводят биографы дуче. Но никто не увидел в ней, кроме откровения, эмоционального настроения, ощущения смерти, еще и возможности ответа на вопрос: был ли Муссолини атеистом или все-таки стал верующим человеком?

Из этой фразы, из его признания следует, что не был Муссолини глубоко верующим человеком. При нервном кризисе, перед концом жизни многие взывают к Богу. Это же сделал и дуче. Только по-своему. Позавидовал верующим людям. И дальше. Слова атеиста-«игрока»: «Я играл до конца, но проиграл. Я оставляю этот мир без ненависти, без обиды, без гордыни. Прощайте!» Он выразил сожаление еще и о том, что не примет смерть в кругу семьи, которую он так мало видел…

19 апреля дуче в последний раз обнял Ракеле в саду виллы Фельтринелли. (Эта вилла на берегу озера Гарда, к которой мы вернемся еще не раз, ныне превращена в фешенебельный отель, купленный германской финансово-промышленной фирмой. Гостиница перестроена архитектором Джорджо Ровари. В ней всего четырнадцать номеров стоимостью не ниже 300 долларов каждый. Как мне сказал администратор: «В память о дуче разумно невысокая цена».)

* * *

На закате солнца дуче отправился в Милан под охраной роты СД во главе с штурмфюрером Фрицем Бирцером. У него было два задания (каждое из них дополняло другое): защищать Муссолини, но и следить за каждым его шагом, каждым контактом.