Все лики смерти - Виктор Точинов

Николсон продолжил:

– На самом деле то, что мы делаем, лишь капля в море… Один пример: много лет на юге Африки шла жестокая война – в Анголе, Мозамбике, Намибии… И главным оружием были мины. Противопехотные мины – не убивающие, но калечащие. Отрывающие стопу. Огромные площади до сих пор засеяны этой затаившейся смертью… А подрываются дети. В основном дети. Взрослые куда реже лезут в такие места. Завтра прибывает группа ребят из Намибии – с этой страной по ряду причин у меня самые тесные связи. Тридцать шесть мальчишек и девчонок. Мы сделаем, что можем, – они снова будут нормально ходить, нормально жить, не останутся на всю жизнь калеками… Но их тридцать шесть! Всего лишь тридцать шесть! И я знаю, что в Намибии остались тысячи маленьких инвалидов… Мне неоднократно приходилось там бывать. И смотреть им в глаза.

«Да замолчи же наконец! – мысленно завопила я. – Всем известно, что в Намибии тоже развит алмазный бизнес! Замолчи, сделай милость!»

Я решительно встала. И обратилась к Небесному Доктору:

– Спасибо, мистер Николсон. Ваша информация очень нам поможет. А сейчас нам пора. Пойдемте, господа.

Кеннеди явно хотел что-то сказать или что-то возразить, но я глянула на него так, что он предпочел заткнуться. Иногда – очень редко – Кеннеди не рискует со мной спорить. Сейчас был именно такой момент.

Хозяин проводил нас до дверей кабинета. Прощаясь, я заглянула в его глаза и поразилась суженным, игольно-точечным зрачкам.

– До свидания, мистер Николсон, – сказала я. – Постараюсь оказать посильную помощь вашей клинике. Последний вопрос: когда вы в очередной раз вылетаете в Намибию?

– Послезавтра, мисс.

– Советую не откладывать вылет.

Мы вышли из административного корпуса – но не спешили идти к машине.

У детей, похоже, наступил перерыв в занятиях – среди кустов и деревьев окружавшего клинику парка мелькали ребячьи фигурки, раздавались звонкие слова на нескольких языках.

Между нами, наоборот, повисло тяжелое молчание. Нарушил его Кеннеди, сказав бесцветным, совершенно мертвым голосом:

– Кажется, ты прострелил ему мякоть левого бедра, Фрэнк. Видел, как он осторожно припадал на левую ногу, когда провожал нас?

– Ага, – тускло согласился Лесли. – Похоже, он был по уши накачан анестетиками, чтобы не выдать ранения…

«Наблюдательные вы мои!» – зло подумала я. Но ничего не сказала. Вытащила из сумочки лист бумаги, разорвала в мелкие клочки и опустила в урну. Это была распечатка «Медиума» – сегодня утром я выделила там красным маркером строчку, свидетельствующую: десять дней назад клиника Святого Патрика закупила пластмассовый муляж человеческого скелета…

Вновь молчание… Кеннеди внимательно следил за моими манипуляциями с распечаткой. Потом взглянул мне в глаза и едва заметно кивнул головой. За много лет мы научились понимать друг друга без слов.

Теперь выбор за Лесли. Демократическим большинством – два голоса против одного – в нашем триумвирате ничего не решить. Нужно единодушное мнение…

И я не знала, что делать с Фрэнком, если он все-таки… Но не успела даже сформулировать свою мысль. Лесли заговорил сам.

– На свою долю я мог бы сразу купить дом, – тоскливо произнес он. – И не жить пятнадцать лет с петлей обязательных взносов на шее…

– Дяденька коп! – раздался голосок сзади. – А можно подержать твой пистолет?

Мы дружно обернулись.

Мальчик выглядел лет на шесть или семь. Судя по речи, был он не иностранец, а маленький американец – рыжий, конопатый, с доверчивым взглядом. В отдалении стоял другой мальчишка, чернокожий, – и поглядывал на нас с куда большей настороженностью.

– Плохая это игрушка, – проворчал Лесли.

Но достал из поясной кобуры служебный кольт, вынул обойму, протянул оружие. Пальцы правой руки мальчишки как-то неловко ухватили рукоять – и только в тот момент я поняла, что это не рука. Протез. Безумно дорогой биомеханический протез, реагирующий на импульсы нервных окончаний…

– Плохая игрушка, – согласился мальчик, поводив стволом вправо-влево. – Тяже-о-о-о-лая…

Он вернул кольт Фрэнку, развернулся и куда-то понесся, не прощаясь. Хлопнул по плечу чернокожего сверстника, крикнув на бегу:

– Догоняй, Мбанга!

Тот побежал следом. Побежал тяжело, заметно прихрамывая. Но побежал…

– А с другой стороны, миллионы американцев живут в купленных в рассрочку домах, – сказал Фрэнк решительно. – Чем я лучше? Каких-то пятнадцать лет – и дом твой. Поехали отсюда, ребята. До темноты надо успеть в Ост-Кемпен.

В машине он сказал:

– Небесный Доктор мог бы, между прочим, занести нас в почетную книгу жертвователей. По два миллиона триста тридцать три тысячи триста тридцать три доллара и тридцать три цента с каждого – думаю, не всякий день у него бывают такие посетители.

– А еще говорят, что американцы совсем разучились считать в уме, без калькулятора, – хмыкнул Кеннеди.

Я же сказала совершенно невпопад:

– Жениться тебе надо, Фрэнк. Кстати: что ты думаешь о девушках Монлезье? Если они такие же боевые, как и мужчины их рода, получится отличная подруга для полицейского.

Телефонный звонок раздался в агентстве «Бейкер-стрит, 221» спустя два месяца после нашего возвращения из Ост-Кемпена. Но звонившего я узнала мгновенно.

– Вы помните свое обещание, мадемуазель Элис? – рокотал в трубке голос Андре-Мари-Жиля Монлезье-Бланша. – Что вы обязательно приедете в Антарктиду, если я раскопаю цивилизацию антарктов?

– Не хотите же вы сказать… – недоверчиво начала я.

– Именно хочу! Под трехкилометровым слоем льда найден обледеневший антаркт! Совершенно свежий, словно еще вчера был жив! А возраст льда, в который он вмерз, – семьдесят тысяч лет, между прочим! Так что вылетайте в Кейптаун, я вас там встречу!

Ох уж эти Монлезье! На все готовы, положив глаз на женщину… Но все-таки приятно. Не каждый мужчина ради дамы способен откопать антаркта, пролежавшего семьдесят тысяч лет под трехкилометровым слоем льда…

Как от нас, интересно, летают самолеты в Южную Африку?

Муха, муха, цокотуха, позолоченное брюхо, муха по полю пошла, муха денежку нашла…

Да, все так оно и было.

Даже позолоченное брюхо. Почему бы и не считать позолоченным брюхом изыск пирсинга – сережку, украшавшую отнюдь не ушко, но пупок Тани Мухиной? Мать, конечно, ругалась; отец молча повертел пальцем у виска.

Ну и что?

Женщинам испокон веку хочется себя украсить, и первую из них, проколовшую с этой целью уши, родитель наверняка покритиковал аналогичным жестом… Со времен Евы мужчины-шовинисты не терпят женщин-новаторов. Притесняют и изгоняют из Эдемов. Хотя у Евы, по слухам, пупка не наблюдалось…