Судьба генерала Джона Турчина - Даниил Владимирович Лучанинов

глядел вслед двум всадникам, они делались меньше и меньше. Вот обогнали колонну Вейдемейера, пронеслись мимо убитой лошади в оглоблях опрокинутой повозки на обочине дороги. Вот пролетели по каменному мостику...

И тут слабо охнул Блэк: перед скачущим во весь опор полковником остренько сверкнул огонь, взметнулся, как бы преграждая путь, лохматый фонтан земли и дыма. Вырастая на задних ногах, конь Турчанинова запрокинулся, повалился на бок и остался лежать, конвульсивно лягая воздух. Вылетевшая из седла знакомая фигурка тоже осталась лежать на земле, безжизненно распластанная. «Боже мой!» — сказал майор Блэк.

Но нет, поднялась. Да, да, поднялась, благодаренье Господу, тяжело поднялась и направилась, прихрамывая, к подскакавшему Майклу. Майкл спрыгнул со своей лошади, помог полковнику взобраться на седло, тот тем же галопом понесся дальше.

У сорванных, висящих на одной петле дверей домика с разбитой черепичной крышей стояли Мур и его ординарец, державший на поводу лошадь, и оба, не замечая приближавшегося сзади Турчанинова, как бы в растерянности глядели на бегущих солдат.

— Какого дьявола? Полк бежит, а вы стоите и любуетесь? — в бешенстве проорал Турчанинов, на мгновенье придержав коня, и, не дожидаясь ответа, проскакал мимо майора.

Навстречу, и по дороге, и по кукурузному полю бежали солдаты, швыряя ружья, сбрасывая с плеч ранцы. Их было уже десятки, беглецов. Еще немного, еще минуты — и противник прорвет центр.

— Стой!.. Стой!.. Назад!.. — кричал Турчанинов, и потрясал револьвером, и крутился, ёрзая в седле на лошади, и, бросаясь то в одну, то в другую сторону, мчался наперерез бегущим, и преграждал им путь, и грудью коня наезжал на них. — Стойте, зуавы!.. Позор!.. Назад, мои зуавы!..

Солдаты начинали останавливаться: перед ними был сам командир бригады, да еще с револьвером в руке.

— Стой, назад! — слышались сквозь перестрелку истошные крики офицеров, которые, увидев Турчанинова, с удвоенным пылом принялись задерживать разбегающихся. Майор Мур, нагнавший верхом командира бригады, тоже крутился на лошади, кричал...

— Вперед, за мной! — надрывался Иван Васильевич, с восторгом видя, что беспорядочное, паническое отступление как будто приостановлено. Подбирая с земли ружья, солдаты бежали теперь в обратную сторону — туда, где шла еще рукопашная и слышен был только лязг сталкивавшихся штыков, да случайный выстрел, да вырвавшийся вдруг короткий вопль.

Сзади, срываясь и фальшивя, запел горн, рассыпалась тревожная дробь барабанов — подоспевший полк Вейдемейера пошел в атаку.

— За мно-ой! Вперед! — взывал, с саблей в руке, Турчанинов, и вокруг него, обгоняя один другого, спотыкаясь, перепрыгивая через упавших, бежали со штыками наперевес, и все тонуло в протяжном многоголосом крике на одной яростно-стонущей ноте...

Потом впереди появилась обложенная мешками с песком траншея, над бруствером из мешков мелькали широкополые шляпы, злобно хлопали навстречу выстрелы. Всадив шпоры в бока лошади, пригнувшись, Турчанинов промчался под пулями, с разгона перелетел через траншею и очутился среди серых солдат. Один из них приложился, чуть ли не в лицо полыхнул огнем и дымом, над ухом чмокнуло. Турчанинов поднял коня на дыбы, наскочил на конфедерата, привстав на стременах, хватил сверху саблей по голове. Успел, пока тот падал, выдернуть завязнувший в черепе клинок. Мимоходом, на скаку, рубанул с левого плеча и опрокинул другого солдата, пытавшегося ударить его штыком. Сбил грудью лошади еще кого-то...

Красные фески и кепи толпой взбегали следом за ним на бруствер траншеи, стреляли оттуда вниз. Со скрежетом сталкивались штыки, высоко поднимались и с размаху падали на головы ружейные приклады. Хриплое дыханье, проклятья сквозь стиснутые зубы, вырвавшийся вдруг нечеловеческий вопль, глухие стоны... Широкополые шляпы отбивались, выскакивали из траншеи наружу, убегали, отстреливались. Сквозь дым мелькали серые спины. Траншея была взята... С поднятой саблей, без шапки, проскакал на серой лошади Вейдемейер, ведя за собой своих солдат. Длинные волосы раздувались, белела широкая незагорелая лысина... На вражеской батарее уже суетились синие куртки, приканчивали последних защитников. Прижавшись спиной к пушечному стволу, канонир с окровавленной головой отмахивался от штыков длинным тесаком...

Потом открылась незнакомая опустелая улица, где под конскими копытами хрустели щебень и битое стекло, из окна второго этажа, выбросив руку, свешивался головой вниз мертвый солдат, а в глубине убегали, вспыхивая напоследок белыми дымками, серые фигурки.

Отъехав к дощатой стене какого-то дома, Турчанинов — землистый, страшный — остановил разгоряченную, как и он сам, лошадь, отер клинок о гнедую, потемневшую от пота, лоснящуюся шерсть, со стуком бросил в ножны. Белоногая лошадь, тряся головой, одичало косила темно-лиловым, сливовым зрачком, грызла железный мундштук — с него падали на землю мыльные хлопья пены. Еще стреляли кое-где из окон, из-за углов, из-за изгородей и в пропахшем порохом воздухе ныли случайные пули, но было ясно: Хантсвилл взят. Светлое, блаженное чувство переполняло Ивана Васильевича. Да, Хаитсвилл взят, а сам он, Турчанинов, живым и невредимым вышел из боя!

Подъехали майор Мур и начальник штаба. Мур, приятно улыбаясь, сказал что-то Турчанинову, — вероятно, поздравил с победой, — Иван Васильевич не расслышал, а может, и не хотел расслышать. Сдерживая лошадь, глядел он на беспорядочно валивших по улице, рота за ротой, солдат. Они торопливо шли, бежали мимо него с ружьями наизготовку, бородатые, грязные, возбужденные, их лица светились азартом и радостью одержанной победы.

И вдруг подхватила Турчанинова волна горячей признательности к этим простым людям, над жизнью которых он, командир, был властен, вместе с которыми делил все тяготы войны и шел на смерть.

— Ребята! — закричал он, сорвав с прилипших ко лбу волос кепи и высоко его подняв. — Ребята, поздравляю с победой! Ура!

— Ура-а! — дружно, с радостной готовностью, загорланили, оглядываясь на него, бегущие мимо солдаты, и тоже замахали шапками.

ОКО ЗА ОКО

Всю ночь лил дождь, припустив еще с вечера, и утих лишь, когда установился новый день — серенький, без солнца, ветреный, совсем не майский. Дорогу, по которой форсированным маршем, без обозов, двигались полки 8‑й бригады, залило жидкой и клейкой темно-красной грязью. Блестели полные воды глубокие колеи от орудийных колес.

Насквозь мокрые, в облепивших плечи шинелях с пелериной, навьюченные походной поклажей, неся ружья кое-как, хмурые, молчаливые солдаты шагали нестройными, спутавшимися рядами. У себя за спиной Турчанинов слышал несмолкаемое тяжелое шлепанье по лужам облепленных грязью ног. Многие из этих ног были босы. После первых же часов марша под дождем новенькие, только что