Американский доброволец в Красной Армии. На Т-34 от Курской дуги до Рейсхтага. Воспоминания офицера-разведчика. 1943–1945 - Никлас Бурлак

— Что будем делать, товарищ майор? — спросил я.

— Продолжать поиск, — твердо сказал Заботин.

В 7.00 майор Заботин остановился возле обгоревшей пары: трупов полной женщины и тощего мужчины. Я тоже подошел к ним.

— Они? — спросил меня Заботин.

— Кто? — не понял я.

— Фюрер и Ева?

Я долго всматривался в обугленные трупы. Потом вспомнил о Блонди и вслух произнес:

— А где собака?

Присмотрелся внимательнее к мужчине и чуть ли не крикнул:

— Геббельс!

Я обошел вокруг и, на этот раз не удержавшись, крикнул:

— Магда и Геббельс!

Подошли наши товарищи, тоже стали вглядываться.

— Посмотрите, — продолжал я тем временем, — у него ортопедическая обувь и вместо кости железка. А профиль: яйцеобразный череп.

— У Магды партийный значок, — произнесла Ана Липко. — Мы его видели крупным планом в хронике, которую нам показывали.

— Это точно Геббельс и Магда! — сказал капитан Троев.

— Никому ничего не трогать! — приказал майор Заботин. — Никлас, пройдите по Зеленому выходу и дайте открытым текстом: «Обнаружили Геббельса и его жену Магду! Ждем ваших указаний». Повторите это несколько раз.

— Есть!

Я ушел к тому месту, через которое мы все вошли в сад, и начал передавать открытым текстом то, что было мне приказано. В это время в сад вошла еще одна группа разведчиков. Такие же измученные и грязные с ног до головы — тоже, наверное, ползли по-пластунски…

Вдруг из здания рейхсканцелярии в так называемый сад вышла большая группа довольно чисто одетых и вооруженных до зубов советских солдат и офицеров. Даже издали было хорошо видно, что по-пластунски и по грязи они не ползали. Впереди большой группы — генерал, рядом с ним офицер с рупором, а также мужчина в гражданском и женщина в берете и военной форме. Офицер прокричал в рупор:

— Внимание! Внимание! Всем офицерам и солдатам незамедлительно… повторяю: не-за-мед-ли-тель-но покинуть территорию рейхсканцелярии!

Майор Заботин, капитан Троев и Ана Липко находились ближе к вошедшим, чем был я. Они, очевидно, сразу поняли, что за группа вошла в сад. У меня было впечатление, что Заботин хотел подойти к генералу, но одумался, пронзительно, как атаман, свистнул и громким командным голосом приказал всем нашим:

— За мной!

Когда я с ним поравнялся, он спросил:

— Передать успели?

— Так точно, три раза.

— Ответ был?

— Нет.

А потом он негромко пробормотал, будто самому себе:

— С ними спорить, что… ссать против ветра!

Мы поняли, что это были люди из Смерша.

— Куда идем, товарищ майор? — спросила Ана Липко.

— К Рейхстагу и к Бранденбургским воротам. Туда должен подойти корпус Кривошеина.

Возле Рейхстага — солдаты, матросы, летчики, танкисты, пехотинцы, сержанты, офицеры, генералы. Связистки и регулировщицы, снайперши, санитарки и врачи.

Только не было здесь моей любимой Принцессы Оксаны…

Стены и колонны Рейхстага буквально облепили солдаты и офицеры. Всем им хотелось оставить на нем свой автограф на всех языках Советского Союза.

— На каком же языке мне оставить свой автограф? — спросил я у своих, ставших мне родными, товарищей по оружию — Заботина, Троева и Аны Липко.

Они чуть ли не хором ответили:

— На английском, конечно!

— Вы, Никлас, можно сказать, здесь сейчас единственный представитель американского народа!

— Уговорили!

Пишу осколком снаряда крупными буквами:

He успел я окончить свою писанину, как по плечу меня кто-то хлопнул мощной рукой. Обернулся: передо мною был он! Жихарев!

— Жив?!

— Жив, как видишь! — весело ответил Жихарев. — Пойдем к моему танку!

Командирский танк Жихарева стоял прямо у Рейхстага.

— Коричневый планшет! — приказал Жихарев своему механику-водителю.

Тот подал ему планшет из натуральной кожи, похоже трофейный.

— Держи! — сказал мне Батя громко. А потом добавил вполголоса: —…со всеми твоими блокнотами, Никлас.

Мы крепко-крепко, по-мужски, обнялись и долго не выпускали друг друга из объятий… И вдруг Жихарев стал тяжело сползать вниз.

Вокруг закричали:

— Вон из того, второго с краю, окна на втором этаже!

Пушка одного из танков Жихарева выстрелила по тому окну.

…Тяжелораненый Жихарев лежал у моих ног. Я бросился перед ним на колени, прижался своей небритой щекой к его небритой щеке. Он прошептал:

— Вытащи из моего кармана фотокарточку моей Аллочки… дочери… Она же еще несовершеннолетняя… балерина… какого-то ансамбля песни и пляски… Будь ей опекуном…

— Я найду ее, Батя! Найду! Честное слово!

— Я тебе верю, Ник… Ник…

Это были его последние слова. Я взял у него фотографию, еще не зная, что на ней изображена моя будущая жена и мама моего сына. Все это — впереди, все это еще будет. Как будут и годы службы в оккупированной Германии. А пока — я, американский доброволец в Красной армии, дошел до Берлина и оставил свой победный автограф на стене поверженного Рейхстага.

Все эти фронтовые годы меня сопровождала не только война, но и Любовь. Любовь и война шли в одной парадоксальной, трагической связке.

Наверное, Любовь сберегла меня на войне.

Никлас Бурлак. 1945 г.

Обложка американского издания воспоминаний о Великой Отечественной войне Н. Бурлака (опубликованы под псевдонимом М. Дж. Никлас), вышедших в двух книгах в 2010–2013 гг. под общим названием «Любовь и война»