Осенний Лис - Дмитрий Скирюк

— Что ж, ответ правдивый, — Жуга усмехнулся. — А теперь уходи. Я не держу на тебя зла.

Ни слова не говоря, смотритель поспешно шагнул за порог и исчез в темноте. Жуга протянул фонарь варягу.

— Возьми. Ступеньки здесь крутые.

— А как же ты?

— Я и так все вижу.

Они поднимались осторожно, медленно, чувствуя ладонями, как вздрагивает при каждом ударе волн холодный камень старых стен. Перил не было, узкая каменная лестница обрывалась в пустоту: башня оказалась полой. С верхней площадки спускались канаты подъемника. Мощный поток воздуха шел снизу вверх, словно тяга в печной трубе. Впрочем, это и была тяга — иначе пламя давно бы погасло, сбитое ветром.

Вершина башни объявилась неожиданно — огороженная зубчатой стеной площадка шесть на шесть шагов и обжигающий огонь посередине. В углу, заботливо укрытые промасленным чехлом от снега и дождя, стояли припасенные загодя клети с углем — пять штук.

Жуга словно бы забыл о своих спутниках. Он прошел туда-сюда, остановился у восточной стены и взялся за лопату. Подбросил угля в огонь, встал к нему спиной и поднял посох. Он стоял неподвижно глядя в темноту, и Зерги не могла взять в толк, как он выдерживает обжигающий жар с одной стороны и леденящий холод ветра с другой, затем будто кто-то шепнул ей на ухо: «Не так! Смотри по-другому!» Вспомнились уроки Веридиса. Короткий наговор — и внезапно стало видно, как весь этот жар, сплетаясь в тугой, невидимый глазу жгут, уходит нитью в темноту из рук, держащих посох. Жуга молчал, стиснув зубы и закрыв глаза, пот градом катился по его лицу, тут же высыхая на ветру, и Зерги вдруг поняла.

Это был вызов.

Где-то там, на дальних берегах, в пустотах старых гор, в пучине океана, в дремучей чаще леса открывали глаза спящие твари — призраки былого. Поднимались и неслись стремглав, расправляя крыла, спешили вновь на бой, чуя издали древнюю кровь…

Все континенты могут лежать на дне, но древняя ярость от того не уменьшится. Не враги, так призраки врагов придут на битву. Зерги теперь понимала, что чувствует Жуга — колдун ведь тоже был один в той битве. Кто знает, кому перешел дорогу падший чародей? в чьи дела вмешался? людей ли, богов? Да и так ли уж это было важно? Он потерял все разом — жизнь, жену и нерожденного сына, так о каком же покое могла после этого идти речь? И он вернулся.

Искорки огня, вспомнилось вдруг ей, малые крохи силы… Она посмотрела на Жугу и почувствовала, как по спине забегали мурашки. Если они — варяг, цыган и ученица колдуна — лишь искорки в ночи, то кто же он, этот нелепый рыжий странник, вышедший за них на бой?

А в следующий миг пришли Они.

* * *

Нападавшие стали видны внезапно — словно вдруг подняли заслонку, доселе их скрывавшую. Их было много, бесконечно много — самых разных существ. Казалось, сам воздух ощетинился когтями и клыками. Бились крылья, кривились слюнявые пасти. Зерги не знала, куда смотреть, да и не хотелось ей смотреть — ей страшно было смотреть на этот жуткий, нескончаемый поток. Где, когда, зачем и кто их сотворил? Или…

Или они были всегда?

Взор не мог оторваться от этих полчищ: была в их уродстве какая-то чуждая, дикая и ужасная красота — бесконечной ярости и страха, ибо, в конце концов, от чуда до чудовища тоже всего один шаг…

Посох Жуги взметнулся, принимая удар, и первые ряды врагов исчезли, сметенные огненным ветром. «Я — четвертый ветер!»— вспомнились девушке слова рыжего странника, а в следующий миг костер начал угасать. «Огня!»— не оборачиваясь, страшным голосом вскричал Жуга. Яльмар огляделся суматошно, метнулся в угол, схватил в охапку корзину с углем и вывалил в костер почти половину.

Зерги не помнила, сколько времени длился бой, помнила только, как Жуга вдруг пошатнулся, и тварь — маленькая, не больше крысы, но с огромной разверстой пастью — прыгнула ему на спину…

Больше она не думала. Арбалет сам взлетел к ее плечу, стрела настигла бестию в прыжке и унесла прочь, в темноту.

— Не смей! — Жуга обернулся, и встал, отбиваясь, огромный, страшный. — Это… моя… битва! Или хочешь… погибнуть тоже?!

Но было поздно — Яльмар одним большим прыжком достиг южной стены, через которую валом валили все новые и новые монстры, руна грома блеснула на лезвии топора, и в следующий миг викинг с диким криком «Один!!!» врубился в самую гущу врагов, разя направо и налево.

А через миг оглушающе хлопнул бич, сметая тварей с северной стены.

Отступать было поздно: они стали четырьмя.

Порывы западного ветра, крутящийся огненный посох, бросок и отскок, удар за ударом туда, где никто не ждет…

Тяжелый и страшный удар ледяного топора с бескрайних северных равнин, сполохи на лезвии, вечная стылая вьюга-пурга — костенелые пальцы, мороз до костей, до кончиков…

Гибкий перехлест южных ураганов, танец змеи и хлыста, черный завиток хвостатой бури, срывающей крыши с домов и секущий глаза песчаной плетью пустыни…

Восточные грозы, косой завесою летящий ливень белых стрел и молний, что таятся в черном колчане…

Ветер! холодный чистый ветер собирал свою жатву!

Где-то там, внизу, мелькнуло белое пятно поднятого паруса: в портовой гавани корабль снялся с якоря. Ганзейцы уходили в шторм. Жуга усмехнулся. Камень на его браслете пылал. Восьмилучевая звезда — роза ветров; они сами выбрали свою судьбу, сорвав ее с браслета. Этот корабль не утонет, ему суждена другая судьба. Ему долго не увидеть берегов.

Очень долго.

Может быть, даже — вечно.

Жуга крепче сжал свой посох, смерил прищуром глубокие пасти и вновь обернулся к стене.

Они стояли у огня на вершине башни, плечом к плечу, отбивая атаку за атакой.

Четверо.

Вместе.

И почему— то на сердце у них было очень легко.

* * *

В старом доме на улице жестянщиков, в маленькой комнатке под самой крышей проснулся мальчик. Он долго лежал без сна, с замиранием сердца прислушиваясь к грохоту за окном, затем набрался храбрости и выглянул наружу, в любой момент готовый юркнуть обратно в спасительную темноту старого одеяла.

— Мама? — робко позвал он, щурясь на пламя свечи.

Мать — худая темноволосая женщина с серыми глазами, самый ласковый и добрый человек в этом мире, отложила вязанье и, поправив на плечах теплую серую шаль, подошла к его кровати.

— Что, сынок?

— Мне страшно, мама! — пожаловался он. — Что гремит?

Женщина вздохнула.

— Это гроза.

Глаза мальчишки округлились.

— Разве зимой бывает гроза?

— Бывает, — она улыбнулась. — Это зимняя гроза.

— А она нас не убьет?

— Не бойся, — она подоткнула одеяло, наклонилась и поцеловала сына в лоб. — Она нас не достанет. Спи.