Сто страшных историй - Генри Лайон Олди

Должно быть, этого не видели оба слуги, сидевшие на веслах. Мало того, что они сидели спиной к Широно, так еще и Широно стоял спиной к ним. Но и мне, и Ловкачу Тибе все было видно наилучшим образом. Оценить изменения во внешности Широно, понять, что он находится на середине пути превращения в человека, Ловкач, разумеется, не мог. В Широно оставалось достаточно от тэнгу, чтобы Тиба ничего не заподозрил – и испугался. Хитобан завис в воздухе, забыв о намерении убить и умереть. Похоже, Ловкач готов был спасаться бегством, в полной уверенности, что тэнгу сейчас взмахнет волшебным веером, взлетит птицей поболе и пострашнее самого Ловкача, чтобы схватиться с Тибой в небе – и одержать несомненную победу.

Не знаю, на что решился бы Ловкач: биться или бежать. Я не дал ему сделать ни того, ни другого. Подпрыгнув, я схватил его за волосы и дернул, нет, просто упал вместе с головой обратно в лодку. Возможно, он все равно вырвался бы, но я намотал чужие волосы на руку, взмахнул что есть сил и саданул проклятой головой о борт лодки. Испугался я уже потом, сообразив, что запросто могу таким способом убить Тибу и вызвать к жизни последствия, которым не обрадуюсь.

По счастью, он остался жив. В последнем я немедленно убедился, поскольку тоже остался жив.

Господин Сэки был начеку. Сорвав плащ, он накинул его на обеспамятевшую голову. Упал сверху, придавил, крича мне:

– Отпускайте!

Освободившись от волос Тибы, я выдернул руку наружу. Не медля ни мгновения, старший дознаватель обмотал плененного Ловкача плащом.

– Пояс! Дайте мне ваш пояс!

Я освободился от пояса с такой скоростью, будто пояс был лентой огня, грозящей сжечь меня дотла. Протянул его господину Сэки, но тот не решился ослабить хватку.

– Обматывайте! – приказал он. – Я держу, а вы обматывайте!

Плащ и пояс сделали свое дело: хитобан превратился в рычащий сверток, более не представлявший угрозы. Кажется, он пытался прокусить плащ, но перестал, когда Сэки Осаму, отдуваясь, уведомил его:

– Если не прекратишь, я стану тыкать в тебя ножом. Хочешь дырок в плаще? Я окажу тебе такую любезность. Правда, дырки будут не только в плаще.

Из свертка донесся глухой нечленораздельный рев.

– Не надейся, не убью, – господин Сэки пнул пленника ногой. – Может, глаз выколю. Разрежу губу, выбью зуб. После всех увечий, которые ты нанес нам, это будет мизерной платой. Ты откусил мне палец, ублюдок. Знаешь, сколько стоит мой палец? У тебя не найдется столько ушей, чтобы расплатиться.

Сверток замолчал.

– Нащупайте его нос, – сказал я. – Рот тоже сойдет. Хотя нет, рот нельзя, он кусается. Пусть будет нос. У вас есть нож?

– Вы хотите отрезать ему нос?

Нельзя сказать, чтобы старший дознаватель сильно удивился.

– Хочу сделать прорезь в плаще, – объяснил я. – Нам ни к чему, чтобы он задохнулся.

Господин Сэки достал нож.

– Сами нащупывайте, Рэйден-сан, – он тронул рану на щеке и скривился от боли. – Сами щупайте, сами режьте. И не говорите со мной в таком тоне. Вы еще не забыли, кто здесь старший?

3

«Вы ошибаетесь, господин»

Инспектор Куросава – человек великой проницательности.

Зайдя по пояс в воду, чтобы первым встретить нас на берегу, инспектор не задал ни единого вопроса, не потребовал объяснить, что произошло, почему мы с господином Сэки сидим на веслах, в ногах у нас валяется безголовое тело, а вид у измученных гребцов такой, будто мы сражались со стаей бешеных собак. Вместо этого, бросив беглый взгляд на начальника поста и людей Яманаки, сопровождавших его, Куросава гаркнул так, что земля затряслась:

– Все назад! Кто приблизится к лодке, будет арестован!

И превратился в вихрь, сыплющий приказами и распоряжениями.

Стражников погнали в поселок рыбаков за брусом. «Самый прочный берите! – кричал инспектор. – Что? Не найдете, самих в лес отправлю, на вырубку!» Стражников спас Яманака: по словам начальника, на заставе имелся приличный запас бруса. «Конюшню собрались перестраивать, господин! Инструменты? Тоже есть, господин…»

Когда инспектор приказал делать из бруса клетку, да попрочнее, у всей береговой стражи отвисли челюсти. Это, впрочем, не помешало им взяться за работу с отменным рвением.

Мы с господином Сэки сами вытащили лодку на берег и остались возле нее: сторожить. Вряд ли кто-то осмелился бы нарушить приказ Куросавы, но как говорится, и обезьяна падает с дерева. Когда причалила лодка со слугами, Широно остался с нами. Он был в маске, бледный свет погас на его плечах.

Инспектор не возражал.

На всякий случай я проверил голову Ловкача. Содрогаясь от ужаса – память об укусах была слишком свежа и болезненна! – поднес ухо к прорезям в плаще. Дышит, подлец, сопит. Прорези я на всякий случай расширил, превратив в небольшие отверстия, а к краю плаща привязал весло: вдруг голова рискнет взлететь! Ловкача я предупредил, что жестоко накажу за любую попытку сопротивления, а также если он вдруг решит закричать.

Ловкач не ответил, но помалкивал и не двигался.

Позже пришел слуга инспектора и занялся нашими ранами. Промывать укусы морской водой он запретил. При самозваном лекаре был котелок с пресной водой, где растворили три щедрых горсти соли, и жбан сливового вина. Когда раны промывали вином и солевым раствором, Сэки Осаму кряхтел, а я шипел. Мы бы ругались в полный голос, но при слугах сочли это недостойным.

Особым вниманием слуга инспектора почтил щеку старшего дознавателя.

– Зашивать нельзя, – кланяясь, сказал он, – загноится. Смажем медом, господин. Утром приложим лист подорожника с солью. А может, чесночную кашицу с толчеными муравьями. Если все пойдет хорошо, зашьем через два дня. Боюсь, останется шрам.

Господин Сэки отмахнулся. После всего, что с нами случилось, шрам на лице казался чем-то незначительным. Палец, который Ловкач откусил старшему дознавателю, на поверку оказался последней фалангой левого мизинца. Жертва зубов хитобан поглядывала на руку с нескрываемым удивлением: не могла поверить, что легко отделалась.

– А теперь позвольте, я наложу вам повязки. И вам, господин, тоже…

Не знаю, где он раздобыл полосы чистой ткани. Чье нижнее кимоно пошло на них? Должно быть, начальника Яманаки: больно уж мягкое. С забинтованной щекой Сэки Осаму стал похож на унылого чиновника, страдающего зубной болью. В этом не было ничего смешного, но я старался не смотреть на него лишний раз, чтобы не опозориться.

Господин Сэки тоже смотрел мимо меня.

Клетку соорудили быстро. Дверѝ не предусматривалось, три последних бруса лежали на земле, дожидаясь своей очереди. Инспектор лично проверил клетку на прочность: забрался внутрь и стал ворочаться медведем, пинать брусья коленями и бить локтями. Стражники ежились, понимая: если эта туша освободится, им несдобровать. Клетка стонала, трещала, но держалась по-самурайски, до последнего.