Если бы всё было иначе - Сара Эверетт

А может быть, это какие-то хорошие новости.

– Джесси?

Услышав сдавленный голос Наоми, я понимаю, что хороших новостей можно не ждать. Я смотрю на Уиллоу, и она кивает мне в знак поддержки.

– Я увидела твои звонки.

Она не умерла она не умерла она не умерла.

– Мэл без сознания.

Она не умерла.

Она не умерла.

– Ладно, и что нам теперь делать? Есть ли какое-нибудь лекарство или операция…

– Милая, врачи говорят, что она вряд ли очнется, – говорит Наоми. – Наверное, тебе нужно прийти, чтобы с ней попрощаться.

Я хочусказать Мэл…

Что Наоми назвала меня «милой».

Я хочу сказать Мэл, что до сих пор люблю ее старшего сына.

Я хочу сказать Мэл, что лгала ей, что мы ей лгали.

Я хочу сказать Мэл, что она спасла меня, что она заботилась обо мне, как никто другой.

Я хочу извиниться перед Мэл. У меня есть целый список вещей, за которые я хочу извиниться, поэтому, наверное, нужно начать с самого начала.

Я хочу извиниться за то, что в день, когда мы познакомились, когда она посадила нас с Ро в минивэн и привезла в свой дом, чтобы мы поиграли вместе, я специально разлила безалкогольное корневое пиво, которое она мне купила, потому что мне кажется, что корневое пиво на вкус как грязные носки.

Я хочу извиниться за то, что несколько лет спустя, когда папа взял меня с собой в клинику, потому что няня не смогла прийти, я увидела в окно, как доктор Коэн, смеясь, идет за руку с какой-то блондинкой, и никому об этом не сказала. А еще я тогда подумала, что она очень красивая, и за это я тоже хочу извиниться.

Я хочу так много сказать Мэл, но, когда я сажусь рядом с ней и беру ее за руку, я могу лишь плакать.

Плакать, шептать: «Я люблю тебя я люблю тебя» и давиться невысказанными словами.

Мэл умираетдвое суток спустя, посреди ночи в гостевой комнате своего дома. Ее медсестра находится в соседней комнате, но Мэл не в больнице, и вокруг нее нет врачей. Когда она еще чувствовала себя относительно хорошо, она сделала определенные распоряжения, потому что хотела умереть в собственном доме.

В это время я нахожусь дома. Я беспокойно ворочаюсь во сне – я плохо сплю уже вторую ночь, с того момента, как она впала в кому. Но я ничего не чувствую. Я не ощущаю ни внутреннего толчка, ни землетрясения, ни ее отсутствия в этом мире. Вероятно, это потому, что я почувствовала внутренний толчок, еще когда она сказала, что доктор отправляет ее на анализы, но это, скорее всего, ничего страшного. Возможно, землетрясение произошло в тот день, когда она рассказала новости Ро, Люку и Наоми – но не мне, потому что я не была частью ее семьи и Ро не хотел, чтобы я увидела, как он плачет. И может быть, я ощущала ее отсутствие все это время, с каждым днем все сильнее и сильнее, потому что Большое Зло отнимало ее у нас кусочек за кусочком.

Возможно, так оно и было, а может быть, и нет.

Доктор Коэн прилетает на ее похороны. Наоми говорит, что это разозлило бы Мэл, но, по крайней мере, он не привез с собой свою новую жену, а иначе, по словам Наоми, Мэл умерла бы еще раз от такой наглости.

Но я рада, что он прилетел поддержать Люка. Люка, у которого в целом мире не осталось другой семьи, кроме отца, которого он так ненавидит. Люка, которого я ранила снова и снова и с которым не разговаривала после первого вечера, когда Мэл привезли из больницы домой. Когда я зашла, он сидел в гостиной и общался с Бобби, мужем Наоми. Он сказал мне «привет», я ответила тем же, и на этом наш разговор завершился.

Когда я пришла во второй вечер, он разговаривал с кем-то по телефону в своей комнате. Вероятно, с Кортни. Я ненавижу себя за это, но я настолько мелочная, что подобные мысли приходят мне в голову даже сейчас. Он заслуживает хорошую девушку, а не ту, которая разбила ему сердце. Которая позволила его брату сесть пьяным за руль. Которая оставила его одного в постели посреди ночи.

Похороны очень красивые. Наоми спрашивает меня, не хотела бы я сказать несколько слов, но я отказываюсь. Тогда она просит меня выбрать для церемонии одну из любимых джазовых композиций Мэл. Видимо, в своей инструкции Мэл написала, что я знаю, что подойдет лучше всего.

Я не знаю, но останавливаюсь на «Нет обхода» Эллы Фицджеральд и надеюсь, что это нормальный выбор.

Наоми усаживает нас на скамью, в двух рядах от той, где сидят родственники Мэл. Я отказалась садиться ближе. Когда моя мама берет меня за руку перед входом в церковь, я не сопротивляюсь. В тот день, когда Мэл умерла, мама не отходила от моей кровати, гладила меня по волосам и спрашивала, не нужно ли мне что-нибудь. Я хотела повторить ей свои слова – для этого было слишком поздно, уже слишком, слишком поздно, но у меня не осталось сил, чтобы говорить. Да я все равно перестала понимать, правда ли это.

Люк несет гроб.

Люк снова несет гроб.

Он заходит, опустив голову, и делает несколько длинных, печальных шагов, так отличающихся от его обычной походки.

Пастор читает цитату из псалма 23. Видимо, Мэл все-таки решила, что она не слишком банальна.

Я плачу на протяжении всей церемонии и всю дорогу до дома Мэл, где должны состояться поминки.

Кода я переступаю порог, меня едва не тошнит.

В доме пахнет выпечкой и едой; в нем звучат разговоры и его наполняет жизнь, и я только теперь понимаю, что последние несколько месяцев в доме Коэнов звучало лишь одиночество и пахло одной только смертью.

Когда к моим родителям подходит одна из соседок Мэл, я не выдерживаю. Я не могу слушать, как о Мэл говорят печальными голосами и в прошедшем времени. Как ее личность обобщают простыми словами.

«Хорошая женщина». «Храбро сражалась». «Сильная духом». «Чудесная мама».

Нет нет нет нет.

Я вижу его голову, возвышающуюся над всеми остальными. Вижу, как он разговаривает с отцом и как доктор Коэн хлопает его по спине и отходит в сторону, чтобы он мог уйти. Люк поднимается по лестнице, и, еще не осознавая, что делаю, я иду за ним, протискиваясь мимо людей.

Я наблюдаю за ним, стоя на второй ступеньке. Я вижу, как он выдыхает и роняет голову на грудь, прежде чем зайти в ванную, которую они с Роуэном делили на двоих. Я тихонько иду за ним, зная, что нужно позволить ему погоревать в одиночестве, зная, что уже и так причинила ему достаточно боли, но нуждаясь в том, чтобы оказаться рядом с ним.

Я стучу в дверь один раз.

– Одну минутку, – доносится его голос сквозь шум льющейся воды, и хотя нас разделяет дверь, я слышу, насколько он сломлен, потерян и напуган.