Попаданец. Месть - Сергей Мельник

— А алмазами, рубинами и изумрудами можешь инкрустировать статуи? — От злости у меня сжались кулаки.

— Конечно! — Он поднялся на ноги, радостно вскидывая руки в победе, и лишь потом, видимо, осознал иронию момента. — Демоны, мальчик, ну почему ты так?!

— Suum cuique, — прошептал я. — Каждому должно воздасться по делам его. Вы перешли черту, Жеткич, я не могу простить вам своей боли. Это не просто кто-то где-то, это не просто наставник и подруга, ты ударил меня в самое сердце, и теперь там нет места прощению и пониманию. Осталась лишь боль и жгучая ярость, которая сжигает меня изнутри.

— Ты даже не представляешь, через что мы прошли! — он стал кричать, расхаживая из стороны в сторону. — Даже не годами и не десятилетиями мы, словно звери, бежим и бежим прочь, в глупой надежде просто жить под этим проклятым небом! Что ты можешь понимать, мальчишка?! Что ты можешь знать о любви, о жизни или смерти? Твоими устами тут с этой глупой сцены кричали о десятках погибших родственников, вы кричали, обвиняя нас в гибели своих детей, даже на секундочку не задумавшись о сотнях тысячах погубленных вами жизней подводного народа. Вы тысячами убиваете из года в год их, лишая пищи и жилья! Об их детях хоть кто-то подумал? Вот ты, да ты, барон! Сколько ты убил своей глупой местью за эти месяцы? А мы так живем, уже демоны знает сколько времени. Что, ты думаешь, мы тут делаем? Мы спасаем свои жизни, уходя с каждым годом все выше и выше на север от разрастающейся, словно проказа на теле больного, цивилизации!

— При чем здесь это? — перебил я его.

— При чем?! — вновь разразился он криком. — Да при том, что триста лет ты мне не снился со своим баронством! Все, что нам нужно было, это пережить пару лет в этой проклятой реке, чтобы вновь бежать прочь к морю! Что мы попросили у вас невыполнимого? Что мы у вас отняли невосполнимого, что вы умыли кровью целый народ?

— Ты ничего не забыл? — Я уцепился за его пылающий взгляд своим холодом ненависти. — Вы ничего не просили! Вы пришли на правах хозяев в чужой дом! Ты и твоя королева со своей гордыней, именно вы оба виновны в том, что произошло!

— А что ты нам предлагаешь? — Он вновь устало рухнул на стул. — На коленях ползать перед тобой, сопляком, вымаливая милости? Ты знаешь, сколько таких как ты, напыщенных родовитых ублюдков, мы повидали на своем веку? Мы не рабы, мальчишка, мы не прислуга вам, людям, мы не хотим жить дружно и носить друг другу пироги на праздники. Мы хотим, чтобы нас наконец-то оставили в покое и не лезли к нам! Не учили нас, не забирали то, что наше по праву!

Прекрасно. Просто великолепно. Гордыня! Не зря в христианстве это один из самых тяжких грехов. Да уж, именно это чувство привело по преданиям возлюбленного ангела Господня к падению в недра земные. Именно так Светоносный lucifer стал тем, кем он стал.

— Что, хочешь сказать, что ты лучше? — Он презрительно скривил губы. — Честней, умней, благородней? Ты бы наверняка сжалился над бедными сиротками, милостиво взмахом руки разрешив им постоять у тебя на пороге. Тихонечко, чтобы не шумели и не натоптали мусора, ведь так, малец? Ты думаешь, что ты другой и чем-то лучше сотни таких же, как и ты?

— Знаешь. — Я задумчиво смерил его взглядом. — Пожалуй, ты прав.

— Прав? — Он как-то оторопел от моих слов.

— Да-да. — Невесело улыбаюсь я ему. — Нет безгрешных. Не бывает таких. Но мой грех, увы, не тот, в котором ты меня обвиняешь.

— Не понял? — Он напрягся, напоминая сжатую пружину.

— Я не умею прощать. — На его немой вопрос просто пожимаю плечами. — Я понял тебя, Арнольд, нет, в самом деле, понял и даже принял твою правду. Это действительно страшно то, что мы все здесь к этому дню натворили. Но, увы, гнев во мне превыше всего.

— Что это значит? — Он медленно встал, расправляя складки на своей запыленной и промокшей мантии мага.

— Это значит, что ты сейчас полезешь в петлю, либо же к заходу солнца солдаты порубят твою красавицу на куски и скормят потом собакам. — Я похлопал ладонью по брусу виселицы, у которой сидел и опирался спиной.

— Ты что, идиот? — Он вскинул брови. — Да я же один могу убить всех, кто проживает на твоих землях! Я один могу стереть с лица земли все твои замки и города, всю твою армию и даже птиц в небе, пролетающих над этой проклятой землей!

— Вот именно поэтому я и говорил, что, к сожалению, могу лишь одного из вас покарать. — Я устало вздохнул. — На тебе я не могу даже волосок на голове поправить, а потому твоя королева у меня, и весь мой грех ляжет на кого-то одного из вас. Здесь и сейчас я даю тебе шанс спасти свою любимую и самому отправиться на виселицу. Хотя у тебя есть, что тут скажешь, прекрасная возможность остаться живым, но утратить навсегда свою половинку. Даже не знаю, Арнольд, что тебе выбрать, может быть, ты потом сможешь залить боль утраты моей кровью? Может быть, месть поможет тебе в будущем снова жить как ни в чем не бывало.

— Это жестоко. — Он стоял, с каким-то внутренним ужасом глядя на меня. — Так не должно быть. Так не бывает.

— Знаешь. — Я посмотрел ему в глаза. — Мне самому страшно от того, что я делаю, но я не могу себя остановить.

— Ты безумен! — вскричал он. — Как ты вообще дошел до этого?!

— Не знаю. — Я покачал из стороны в сторону головой. — Мне просто было очень больно, когда ты отнял у меня близких, а потом… потом пришло это решение.

Мы замолчали, каждый думая о своем, Арнольд пару раз порывался что-то сказать, но вновь замолкал, встречаясь со мной взглядом. Мне действительно в какой-то момент стало все равно, убьет он меня или нет, я словно оцепенел внутри, лишь холодным умом сквозь бойницы глаз понимая, что творю нечто невообразимо ужасное, что-то, без чего и из-за чего мне теперь никогда не будет покоя.

Из-за мокрой одежды на руках и скулах Жеткича стала проступать его вязь татуировки в виде крупной чешуи. Это чернила кракена. Именно ими он ее делал, потому и не видна была, пока на кожу не попадала вода. Фанатик. Или просто влюбленный, что в данном конкретном случае считай одно и то же, метался между, не в силах принять решения. Он то печально опускал руки и голову, то порывался подскочить ко мне, чтобы, по всей видимости, разорвать на куски. Мне же больше нечего было ему сказать, в полной тишине я наблюдал, как удлинялись тени и постепенно солнечный бег завершался, уступая место грядущей и такой неизбежной ночи.

— Арнольд, — через какое-то время все же произнес я. — Пора.

— Не надо, прошу. — У него покатились слезы по лицу.

— Пора. — Я махнул рукой в сторону горизонта. — Солнце почти скрылось.

— Будь ты проклят! — Стул опрокинулся, он заходил нервно из стороны в сторону. — Ты не человек, так нельзя поступать!

— Не тебе говорить о человечности. — Я устало прикрыл глаза. — Пора делать выбор!

— Как я могу быть уверенным, что ты ее отпустишь?! — Он упал на колени рядом со мной. — Поклянись, что не обманешь!