Правда танкового аса. "Бронебойным, огонь!" - Василий Брюхов

– Товарищ член Военного совета, вот вы призывали здесь выступить откровенно. Вот до меня все говорили, что у нас нормально, но мероприятия не доходят до людей. Нам не удается выполнить все, что намечено. Ну а уж если на то пошло, то в президиуме сидит генерал Якубовский, и я не могу его назвать товарищем, это гражданин Якубовский. Посмотрите, что он творил в армии! Мат на мате, он забыл русский язык. Его же все боятся! Если, не дай бог, ЧП, он без разбору увольняет офицеров или отправляет в СССР. У него полная гауптвахта! Это не человек, животное, потерявшее человеческое обличие. Я считаю, что таким в армии места нет.

Под бурные аплодисменты он заканчивает. Потом выступил Толубко, только что принявший 1-ю танковую армию. Он выступил обтекаемо:

– Товарищ Якубовский, а ведь правильно выступил капитан. Я сейчас езжу по полкам и дивизиям и вижу, как люди разбегаются при виде машины командующего. Мне даже неприятно становится. Вас действительно боялись люди!

Якубовский ему это запомнил и, пока был Главкомом и замминистра[40], Толубко даже на округ не назначил. Я думал, что его песня спета, но прошли месяц или два, и все затихло. Вот тут я понял, что законности и порядка у нас нет, и пока мы со старших не будем спрашивать по всей строгости, с младших мы ничего не сможем спросить. Так оно и получилось в итоге…

Якубовский очень много пил, потому и умер в 64 года. Помню, что, когда он был первым замом, в 1957 году перед майскими праздниками он приехал на сборы командиров полков. Нашу дивизию только принял Иван Яковлевич Брайко: очень порядочный, человечный, хороший мужик. Мы Якубовского встретили вдвоем, показали ему боевую стрельбу, ротные тактические учения, батальонные. Более того, показали стрельбу танкового полка с закрытых позиций с корректировкой огня. Все это посмотрели, оборудование танкодрома – осмотр затянулся. Я зампотылу приказал приготовить обед в Доме офицеров и ждать. Только в четвертом часу Брайко сказал: «Товарищ генерал, разрешите пригласить вас на обед». – «Ну вот, наконец додумался!»

Сели мы втроем. Подали закуску. Официантка:

– Что будете пить: водка, коньяк?

– Коньяк.

Она наливает по рюмочке. Он на нее:

– Ты что? Ну-ка, дай сюда! – и бутылку по фужерам. Я смотрю, как он будет пить, а он фужер 150 граммов – залпом. Брайко чуть отпил и ставит, а я держу стакан, наблюдаю. Якубовский на Брайко:

– Ты что, сексот?

– Никак нет, товарищ генерал!

– Или больной?

– Никак нет!

– Тогда пей.

Выпили. Под первое вторую бутылку разлили. Брайко уже развезло:

– Товарищ генерал, расскажите, как в войну…

– Отвяжись, пей!

Под второе – третью бутылку. Я держусь, а Брайко уже пьяный.

– Товарищ генерал, давайте выпьем!

– Ты уже и так пьяный.

Поели, под кофе – четвертую бутылку.

– Ну, теперь кто сколько хочет! – И наливает себе граммов сто. Встает – как ни в одном глазу…

Надо сказать, что под конец жизни Якубовский кардинально изменился. Года за три до смерти, когда он уже был Главкомом Объединенных вооруженных сил Варшавского договора, он узнал, что смертельно болен, и его как подменили – он стал заботиться о людях, вникал в их проблемы, решал все вопросы, связанные с карьерным ростом и бытовыми проблемами. Надеюсь, что это раскаяние не было запоздалым…

После того как мой полк стал отличным, я уже надеялся, что перейду на освобождавшуюся должность начальника штаба моей же дивизии, однако практически на следующий день мне объявили, что приказом министра обороны я зачислен в Военно-политическую академию. Пришлось мне сдать полк и опять ехать в Москву учиться. Но при сдаче полка случился казус, едва не стоивший мне карьеры. Мне нравилось заниматься обустройством жизни полка, и за время моего командования мы построили новый парк, сделали новую циркулярную мойку и практически закончили аккумуляторную, не хватало только электромотора. Я не хотел уезжать, не убедившись, что все работы закончены: вызвал электрика полка и приказал ему поехать в Лейпциг, купить мотор. Он уехал и пропал. День его нет, второй день нет. Звонит командующий армией:

– Говорят, у тебя пропал капитан Дудин?

– Да, товарищ командующий, второй день нет.

– Почему не ищешь, не докладываешь?!

– Думаю, найду, куда он мог деться.

– Лично поезжай в Лейпциг. Пока не найдешь – никуда не поедешь. Ты знаешь, сколько от Лейпцига до границы?! Если он смылся, тебе и на полку будет «скучно», и в академию не возьмут!

В Лейпциге меня встретил военный комендант. Вместе с ним мы развесили фотографии, объехали больницы и морги, опросили кассиров на вокзале – как в воду канул! Куда он мог деться? Он никогда не пил: на праздниках вина половину фужерчика выпьет, и все. Кагэбист нам говорит:

– Давайте проверять проституток!

Жена этого Дудина всполошилась:

– Да не может он! У нас на этой почве все время размолвка идет, детей нет.

Тем не менее вызвали всех проституток. У них было деление на тех, кто русских принимает, и кто не принимает. Опросили тех, кто принимает, – не было у них такого клиента. Куда делся? Пить не пьет, с бабами не особенно получается… Я в отчаянии вернулся в гарнизонную гостиницу. Гляжу, промелькнула тень мимо окна. Выскакиваю – он! Пьяный в дым. Пытаюсь расспросить – ничего не помнит. Промычал, что «был у женщины». Посадили его в машину и с немецким полицейским поехали по проституткам. Начали опрашивать тех, кто якобы русских не принимает, и действительно нашли ту, у которой он был. Полицейские ей говорит:

– Слушай, Марта, мы же тебя спрашивали. Ты же сказала, что русских не принимаешь!

– Я испугалась. Он у меня два дня жил. Я пришла домой, решила его вытолкнуть, но никак его поднять не могла – он пьяный был. Только к утру кое-как протрезвел, и я его выгнала.

– Он же не пьет! – встрял я.

– Ну да! Он 700 граммов корна, а потом мы с ним еще бутылку… ну и развлекались целую ночь.

– Так он же импотент?!

– Если бы все такими импотентами были…

Когда мы вернулись в полк, его даже не наказали, просто поругали, но смеху было!.. В общем, уезжал я со спокойной душой.

Два года в академии пролетели незаметно. На семинары я не ходил, поскольку на 50 % курс состоял из тактики, уровень преподавания которой был адаптирован для политработников, то есть был существенно ниже моих знаний. В основном я сидел в великолепной библиотеке академии, в которой была масса засекреченных работ, и читал.