Я — посланник - Маркус Зузак

Улыбка Марва беспомощно цепляется за немеющие губы.

— А иногда мы плевали на все и залеживались до самого рассвета…

— Потрясающе, — искренне говорю я.

Но говорю это ветровому стеклу — разговаривать в таком тоне с Марвом очень непривычно. Обычно мы по-дружески переругиваемся.

— Оранжевое рассветное небо, — шепчет Марв, — мокрая от росы трава и… я всегда буду помнить вкус ее теплой кожи. И какая она была там, внутри…

Я очень живо все представляю. Но Марв развеивает наваждение рассказа, свирепо выдохнув:

— В общем, однажды я пришел на поле — а там только кукуруза. И никого больше. И дом пустой стоит.

Девушка забеременела.

Для наших мест ничего необычного, но семье Бойдов это явно пришлось не по нутру.

И они уехали.

Никому ничего не сказали. И о них никто не говорил. По правде сказать, о них особо никто и не вспомнил. Люди приезжают, уезжают — обычное дело в нашем пригороде. Заработали — переехали в район получше. Хотят попытаться вылезти из дерьма — переезжают куда-нибудь еще. В такую же помойку, конечно, но попытка не пытка, вдруг повезет.

— Наверное, — говорит Марв после некоторого молчания, — папаша застыдился шестнадцатилетней брюхатой дочери. Тем более — брюхатой от такого никчемного болвана, как я. Не могу сказать, что мужик был так уж не прав…

М-да, что тут возразишь-то…

— Они уехали, — продолжает Марв. — И никто мне ничего не сказал.

Теперь он смотрит на меня. Я чувствую его взгляд на лице.

— И вот с этим я жил целых три года.

«Теперь все будет иначе», — думаю я. Очень хочется в это верить.

А то словно за соломинку хватаешься. В отчаянии. С последней надеждой.

Марв немного успокоился, но сидит так же напряженно. Проходит час. Я жду. И спрашиваю наконец:

— Ты ездил туда? По этому адресу?

Марв напрягается еще больше.

— Нет. Я… пытался. Но не смог.

И продолжает, — оказывается, там было продолжение.

— Неделю спустя после того, как я обрыдался на крыльце Сары Бишоп, она пришла ко мне на работу. Отдала записку с адресом и сказала: мол, я обещала никому не говорить, и в особенности тебе, но мне кажется, это как-то нечестно. И добавила: «Будь осторожен, Марв. Папа Сьюзен заявил, что, если увидит тебя рядом с дочкой, убьет на месте». И ушла.

У Марва холодный голос, ледяное выражение лица.

— В тот день шел дождь, я до сих пор помню. Мелкий. Моросящий.

— Сара, — говорю я, — это которая такая высокая симпатичная шатенка?

— Она самая, — кивает Марв. — Потом я несколько раз ездил туда. Однажды с десятью тысячами в кармане. Хотел отдать им, на ребенка. В общем, Эд, теперь ты знаешь, зачем мне деньги.

— Да. И я тебе верю.

Торжественно кивнув, он трет глаза и говорит:

— Я знаю. Спасибо.

— Так что же получается, ты никогда не видел ребенка?

— Нет. У меня не хватило мужества даже дойти до этой улицы. Я ничтожество. — И он начинает издевательски напевать: — Ничтожество, ничтожество-о-о…

И в отчаянии пристукивает кулаками по рулю. Такое ощущение, что Марв сейчас вспылит, взорвется, — но у моего друга явно не хватает на это эмоциональных сил. Он перегорел. Девушка уехала три года назад, и все это время Марв делал вид, что все в порядке. А сейчас правда проступает через его кожу, как испарина, — и остается на руле машины.

— Вот так, — выдавливает он, — вот как я выгляжу на рассвете. Каждое утро. Я вижу перед собой эту девушку. Потрясающую девушку из нищей, никудышной семьи. Иногда я прихожу на это поле и становлюсь на колени. Слышу, как бьется сердце, и злюсь. Я ненавижу свое сердце. Оно слишком громко бьется на этом поле. Оно выскакивает из меня. Падает на землю, прямо у колен. Но потом всегда оказывается снова в груди.

Я слышу и вижу, что происходит.

Ноги Марва подгибаются. Штаны все в земле.

И вот он стоит на перепачканных коленях, с захлебывающимся от стука сердцем.

Оно выпадает из грудной клетки, громко шлепается о землю.

И колотится, колотится.

Колотится.

Сердце отказывается умолкнуть или замерзнуть. И хитро пробирается обратно к Марву в грудь. Но когда-нибудь оно все-таки откажет. Это точно.

— Пятьдесят тысяч, — говорит Марв. — Скоплю пятьдесят — и на этом остановлюсь. Так я себе говорил, когда в банке лежало десять, потом двадцать. А потом я просто уже не мог остановиться.

— Пытался откупиться от чувства вины.

— Именно.

Он несколько раз пробует завести машину, и наконец «форд» все-таки трогается с места.

— Но мне-то деньги не помогут! — Марв резко тормозит посреди дороги. Визжат тормоза, а лицо моего друга внезапно вспыхивает изнутри. — Я хочу… дотронуться. Дотронуться до ребенка.

— Да. Ты должен это сделать.

— И ведь существует множество способов, — соглашается он.

— Да, — отвечаю я. — Способов много. Но правильный — только один.

Марв согласно кивает.

Он довозит меня до дому, я выхожу. Какая холодная ночь.

— Марв? — тихо говорю я.

Он смотрит на меня.

— Я с тобой поеду.

Он прикрывает глаза.

Марв хочет ответить. Но не может. Таким вещам лучше оставаться несказанными.

Итак, завтра день «X».

Добравшись до дому, я плюхаюсь на диван в гостиной и просто сижу, глядя в стену. Сил нет ни на что. Минут через пять звонит телефон. Это Марв. Он сразу берет быка за рога:

— Мы поедем завтра.

— В шесть нормально?

— Я за тобой заеду.

— Нет, — говорю я. — Лучше мне быть за рулем. Поедем на такси.

— Да, правильно. Если меня побьют, может понадобиться машина, которая заводится с первого раза.

И вот на часах шесть. Мы отъезжаем от моего дома и в Оберне оказываемся уже ближе к семи — на дорогах пробки.

— Черт, а вдруг малявку уже завалили спать? — бормочу я.

Марв молчит.

Оставляя машину перед домом № 17 по Кабраматта-роуд, я думаю: «Такая же помоечная, облицованная плоским шифером хибара, как и та, в которой Бойды жили в нашем пригороде». Паркуюсь я на другой стороне улицы — это уже становится доброй традицией при выполнении заданий.