Я — посланник - Маркус Зузак

Марв смотрит на часы.

— Я пойду туда в семь ноль пять.

На часах 07.00. Никто никуда не идет.

— Ладно. В семь десять.

— Как скажешь, Марв.

В семь сорок шесть Марв вылезает из машины. И стоит, не двигаясь с места.

— Удачи, — говорю я.

Боже, даже из машины слышно, как колотится у Марва сердце. Эдак оно ему все внутренности в лепешку расплющит.

Марв стоит не двигаясь. Проходят еще три минуты.

Он все-таки переходит улицу. Со второй попытки.

А вот с лужайкой Марв управился на удивление быстро — прямо взял и пошел через нее.

Теперь ему предстоит сделать самое главное.

Постучать в дверь. Он делает это — вдумайтесь! — с четырнадцатой — с четырнадцатой! — попытки. Когда я слышу стук пальцев о дерево, у меня ощущение, что эти пальцы сбиты в кровь.

Дверь открывается. Марв стоит на пороге: в джинсах, приличной рубашке, ботинках — не кроссовках. Они разговаривают, но я не слышу ни слова. Тем более, что в ушах до сих пор стоит звук Марвова сердцебиения. Еще я продолжаю слышать этот стук в дверь — тук, тук…

Мой друг заходит в дом. Теперь мое сердце принимается бешено колотиться! «Я в жизни так долго никого не ждал», — проносится у меня в голове. Однако я ошибался.

Примерно полминуты спустя Марв вылетает из дверей — спиной вперед, как выброшенный щенок. Вылетает и падает на лужайку. Генри Бойд, отец Сьюзен, задал моему другу серьезную трепку. С лица Марва на траву течет струйка крови. Я вылезаю из машины.

Надо вам сказать, Генри Бойд не такой уж здоровяк. Но он сильный.

Не очень высокий, но крепко сложенный.

А еще он уверен в своей правоте и безнаказанности. В общем, эдакая миниатюрная копия того амбала с Эдгар-стрит. К тому же отец Сьюзен трезв как стекло, а у меня нет пистолета.

Я перехожу на другую сторону улицы. Марв лежит на лужайке, разбросав руки и ноги, как замороженная морская звезда.

Ему отвешивают пинок за пинком.

Словами. С порога.

Его практически расстреливают.

Генри Бойд дырявит его перстом указующим:

— А ну пошел вон отсюда!

Невысокий жилистый мужик стоит над Марвом, победно потирая руки.

— Сэр, — умоляющим голосом произносит Марв. На лице только губы двигаются. Он говорит это все небу: — У меня в банке — почти пятьдесят тысяч…

Но Генри Бойду неинтересны финансовые подробности. Он спускается и нависает над Марвом.

В доме плачет ребенок. На улице постепенно собирается толпа, — соседи не хотят пропустить зрелище. Генри поворачивается к ним и орет:

— Убирайтесь, поганые индюки, чтобы духу вашего здесь не было!

Между прочим, так и сказал — индюки.

— А ты! — принимается он снова орать на Марва. — Только попробуй еще раз сунуться!

Тут подхожу я. Наклоняюсь над телом друга. Его верхняя губа разбита — опухла и сочится кровью. И он почти потерял сознание.

— А ты кто такой, мать твою?

«Черт, — думаю я и начинаю не на шутку нервничать. — Сейчас и мне достанется». Поэтому отвечаю быстро и очень почтительно:

— Да вот просто пытаюсь забрать друга с вашей лужайки, сэр.

— И правильно делаешь.

Тут я вижу Сьюзен. Она стоит в дверях и держит ребенка за руку. Девочку. «У тебя дочка, дружище!» — едва сдерживаю я радостный крик. Да уж, покричишь в такой ситуации. Я киваю Сьюзен — привет, мол.

— Сьюзен, иди в дом немедленно!

Она кивает мне в ответ.

— Быстро, я сказал!

Девочка снова начинает плакать.

И вот они уходят внутрь, а я помогаю Марву подняться на ноги. На рубашке остались капли крови.

У Генри Бойда на глаза наворачиваются слезы ярости — маленькие и злые, как острия иголок.

— Этот подонок опозорил мою семью!

— А ваша дочь тут ни при чем?

Поверить не могу — я это вслух сказал?!

— Шел бы ты отсюда, юноша. А то отделаю, как твоего дружка.

Замечательно.

Спрашиваю Марва, может ли он держаться на ногах без моей помощи. Он может. Я подхожу к Генри Бойду. Не уверен, что до меня многие вели себя с ним вот так. Чем ближе подходишь, тем рельефнее выглядят мускулы. Поэтому он просто ошарашен.

Я смотрю на него — но не нагло.

— У вас растет чудесный ребенок, — говорю я. Голос мой совсем не дрожит. Мне самому это странно. Но раз так, надо продолжить. — Разве нет, сэр?

Ему нелегко это выговорить. По лицу видно, как Генри Бойд борется со словами. Ему очень хочется придушить меня на месте, но в то же время он чует: я знаю, что делаю (хотя кто бы мог подумать, что я на такое способен). Поэтому он отвечает:

— Д-да. Чудесный. Красавица наша.

И тогда я поднимаю руку и указываю на Марва, стараясь в то же время не отворачиваться от мистера Бойда. Его руки висят вдоль тела. Не очень длинные, но мускулистые.

— Да, возможно, он вас опозорил. И я знаю, что именно из-за этого вы переехали, — говорю я. И снова смотрю на слегка потрепанного Марва. — Но ведь он пришел к вам? Пришел. Нашел в себе силы заговорить с вами. Это был знак уважения. Большей почтительности и большего уважения проявить просто невозможно.

Марв ежится и облизывает окровавленную губу.

— Он знал, что вы его поколотите. Но он все равно пришел.

И теперь я смотрю прямо в глаза Генри:

— А вы бы на его месте сумели сделать то же самое? Пришли бы на разговор к такому, как вы?

Отец Сьюзен очень тихо просит:

— Пожалуйста…

И я чувствую глубокую жалость к этому человеку. Как же он, наверное, страдал.

— Пожалуйста. Уходите.

Но я не ухожу.

Я стою перед ним еще несколько мгновений. И жестко говорю:

— Подумайте над этим, пожалуйста.

И только оказавшись в машине, понимаю, что Марва нет рядом.

Я сижу один, потому что молодой человек с разбитым ртом нашел в себе силы сделать несколько шагов вперед. Несколько шагов в сторону дома. На пороге замерла девушка, с которой он встречался на кукурузном поле перед рассветом.

Они стоят и смотрят друг на друга.

Неделя пролетает быстро.