Врата Мёртвого Дома - Стивен Эриксон

— А что означает коготь, Бодэн?

Его лицо вдруг превратилось в лишённую всякого выражения маску.

— Помнишь, тот, что ты припрятал вместе с воровским снаряжением?

Невыразительный взгляд головореза вдруг оторвался от Фелисин. Она повернулась и в нескольких шагах позади увидела Геборика. Бывший жрец не сводил глаз с Бодэна:

— Я правильно расслышал? — спросил он.

Одноухий молчал.

Фелисин заметила, как по лицу Геборика пробежала гримаса понимания, старик перевёл взгляд на неё, затем обратно на Бодэна.

— Отличная работа, — сказал жрец. — Пока что.

— Уверен? — спросил Бодэн и отвернулся.

— В чём дело, Геборик? — требовательно вопросила Фелисин.

— Тебе следовало больше внимания уделять урокам истории, девочка.

— Объясни.

— Худа с два! — Он заковылял прочь.

Фелисин, крепче обхватив себя руками, повернулась лицом к проливу. Мы живы. Я опять смогу быть терпеливой. Выжидать. Материк охвачен огнём восстания против Малазанской империи. Приятная мысль. Может, в нём они все сгорят — и Империя, и сама императрица… и её адъюнкт. А когда не станет Малазанской империи, наконец воцарится мир. Конец притеснениям, конец ограничениям, тогда я примусь за месть. В тот день, когда ты лишишься своих телохранителей, сестрица Тавор, я приду. Клянусь в этом всеми богами и владыками демонов, какие только есть и были. А пока что нужно использовать людей вокруг, перетянуть их на свою сторону. Не Бодэна с Гебориком — тут уже слишком поздно. Остальных. Мага, солдат…

Фелисин поднялась.

Капрал сонным взглядом следил за тем, как она подходит.

— Когда ты последний раз был с женщиной? — спросила Фелисин.

Ответил, впрочем, не Геслер. Из тени под парусиновым навесом прозвучал голос арбалетчика — Урагана:

— Как раз год и один день прошёл с тех пор, как я переоделся канийской шлюхой — целый час Геслеру голову дурил. Учти, он был пьян в стельку. Учти, я тоже.

Капрал хмыкнул.

— Вот такие они, солдафоны. Настолько тупые, что не видят разницы.

— И настолько пьяные, что плевать на это хотели, — добавил арбалетчик.

— Это точно, Ураган. — Тяжёлый взгляд Геслера скользнул к Фелисин. — Игры свои затевай в другом месте, девочка. Без обид, но опыта у нас хватает, чтоб почуять, когда тебе в подарок предлагают сыр из мышеловки. Да и не выйдет у тебя купить то, что не продаётся.

— Я вам сказала про Геборика, — заметила Фелисин. — Могла и смолчать.

— Слышишь, Ураган? Девочка-то нас пожалела.

— Он вас предаст. Уже вас всех презирает.

Мальчик по имени Истин при этих словах сел.

— Уходи, — приказал ей Геслер. — Мои парни тут поспать пытаются.

Фелисин перехватила взгляд ярко-голубых глаз Истина и увидела в них только наивность. Она послала ему воздушный поцелуй и улыбнулась, когда краска залила его лицо.

— Ты осторожней, а то уши сгорят, — добавила она.

— Худов дух! — буркнул Ураган. — Давай, парень. Она ж так хочет, аж подскакивает. Задай ей жару.

— Вот ещё! — фыркнула Фелисин. — Я сплю только с мужчинами.

— С болванами, ты хотела сказать, — поправил Геслер, и в его голосе прозвенела стальная нотка.

Фелисин побрела к берегу, зашла в воду по колено. Осмотрела «Рипату». Пятна гари покрывали корпус широкими, хаотически разбросанными полосами. Фальшборт на полубаке блестел, словно его изрешетило градом из кварца. Канаты измочаленные, распущены там, где их перерезали ножами.

Солнце так ослепительно сверкало на волнах. Фелисин закрыла глаза, отпустила все мысли, пока не осталось только чувство тёплой воды, касавшейся ног. Её одолела уже даже не физическая усталость. Она не могла удержаться и жалила во все стороны, и какую бы маску ни примеряла — ровно такая же глядела на неё извне, словно из зеркала. Должен же быть способ отражать что-то, кроме ненависти и презрения.

Даже не способ.

Причина.

— Я надеюсь, что вплетённый в тебя отатарал сможет отогнать безумного мага, — сказал Кальп. — Иначе нас ждёт очень опасное плавание.

Истин зажёг фонарь и теперь, присев на треугольном полубаке, ждал, когда они двинутся к рифу. Желтоватый свет взблеснул на татуировках Геборика, когда тот поморщился, услышав слова Кальпа.

Геслер сидел, облокотившись на рулевое весло. Как и все остальные, он ждал бывшего жреца. Ждал хотя бы крошечной надежды.

Чародейский шторм ярился за рифом, безумные молнии высвечивали над пенным морем небо, затянутое бурлящими чёрными тучами.

— Ну, если ты так думаешь… — протянул в конце концов Геборик.

— Это не то, что я хочу услышать…

— Ничего другого не дождёшься, — огрызнулся старик. Он поднял культю и ткнул ею в Кальпа. — Ты видишь то, чего я даже не чувствую, маг!

Чародей обернулся к Геслеру.

— Ну что, капрал?

Солдат пожал плечами.

— Есть у нас шанс?

— Всё не так просто, — сказал Кальп, прилагая нечеловеческие усилия, чтобы сохранять спокойствие. — Теперь Геборик на борту, и я даже не уверен, что смогу открыть свой Путь — на нём есть пятна, которые я бы не хотел распространять. Без Пути я не смогу отражать чары. А значит…

— Поджаримся с корочкой, — закончил, кивнув, Геслер. — Пошевеливайся, Истин! Выходим в море!

— Не в то вы верите, капрал, — сказал Геборик.

— Так и знал, что ты это скажешь. А теперь все — не вертитесь под ногами: нам с Ураганом и этим парнем надо делом заняться.

Хоть Кальп и сидел на расстоянии вытянутой руки от старика, он чувствовал свой Путь. Казалось, тот сам рвётся наружу. Магу было страшно. Меанас — Путь далёкий, и все знакомые Кальпу последователи описывали его одинаково: холодный, бесстрастный, ироничный разум. Игра иллюзий происходила со светом, тьмой, фактурой и тенями, торжествовала победу, когда получалось обмануть глаз, но даже этот триумф казался лишённым эмоций, в нём царило отвлечённое удовлетворение. Всякий раз, обращаясь к Пути, Кальп чувствовал, будто отвлекает силу, занятую другими делами. Будто всплеск этой силы был лишь минутным развлечением, на которое и внимания обращать не сто́ит.

Кальпа тревожила неожиданная готовность Пути. Тот хотел тоже вступить в игру. Маг понимал, что попадает в ловушку, начинает думать о Меанасе, как о сущности, безликом боге, для которого открытие было служением, а успех — наградой за веру. Пути — совершенно не такие. Чародей — не жрец, а магия — не божественное вмешательство. Чародейство может стать лестницей к Восхождению — средством, но нет никакого смысла поклоняться средству.