Война самураев - Кейра Дэлки

Но вот шум прибоя пропал, растворившись в другом звуке — гулком рокоте скачки. Вскоре копыта застучали уже по двору, и до Киёмори донеслись взволнованные голоса. Он ждал, все больше тревожась. Кому понадобилось мчаться во весь опор, как не посланцу с недоброй вестью?

Не прошло и минуты, и в дверях показался слуга.

— Повелитель, прибыл монах из Курамадэры — говорит, со срочным донесением.

Киёмори нахмурился. Он не припоминал каких-либо дел, связанных с этим северным храмом, но, учтя, с какой легкостью Го-Сиракава наживал себе врагов в лице монахов, решил, что отказать гонцу было бы неразумно.

— Хорошо, я его выслушаю.

Слуга удалился, и в проеме сёдзи показался молодой монах со свежевыбритой головой. Монах сел на колени и поклонился:

— Киёмори-сама, меня послал к вам настоятель Токобо. Я проплыл вниз по реке Камо и скакал от самого Даймоцу без отдыха, чтобы известить вас как можно скорее.

Монашек выглядел напуганным, и у самого Киёмори мурашки поползли по спине. «Должно быть, и впрямь дело дрянь».

— Настоятель весьма предупредителен, — сказал он монаху.

— Владыка велел передать вам, что сие происшествие, быть может, ничего не значит. Совсем ничего. Однако ему показалось, что вам стоит узнать о нем.

Киёмори успел выработать в себе подозрительность ко всем «малозначащим» происшествиям.

— Так расскажи мне об этом «совсем ничем», из-за которого ты так запыхался.

— Пятнадцать лет назад, Киёмори-сама, Курамадэра имела честь принять на попечение некое лицо.

Владыка Фукухары нахмурился. В последние годы такое множество «лиц» укрылось в храмах вокруг Хэйан-Кё, что и не упомнишь.

— Освежи мою память. О ком мы говорим?

— О младенце, названном Усивакой, который, если изволите помнить, доводился младшим сыном воеводе Минамото Ёситомо.

— А-а… Ну и что с ним?

— Он исчез, господин. Киёмори выдержал паузу.

— И настоятель Токобо считает, что это меня касается?

— Дело в том, господин, что в последние несколько лет Усивака едва уделял время священному учению, отказался принес ти иноческий обет и, по слухам, ночами упражнялся в фехтовании. Говорят, он проведал о своем родстве с полководцем и даже поклялся убить вас.

По спине владыки Тайра вновь забегали мурашки, на сей раз ледяные.

— Сколько ему сейчас?

— Пятнадцать или около того, господин. Киёмори потер подбородок.

— Может, этот Усивака связался с какой-нибудь разбойничьей шайкой и давным-давно напоролся на меч.

— Возможна и такая неприятность, — произнес монашек, — однако в последнее время Усиваку видели в обществе ямабу-си[62]по имени Сёмон. Впоследствии мы выяснили, что Сёмон в некотором роде сочувствует Минамото. Весь страх в том, что этот святой странник мог как-то помочь Усиваке переправиться на восток.

«То есть к самому средоточию сил и влияния Минамото. А я-то считал, что они ослабели вне всякой надежды… Врагов у Тайра не перечесть, и случись кому-то из них проведать о наследнике Минамото, случись Го-Сиракаве опять прибегнуть к помощи восточных владык, чтобы поколебать власть Тайра…»

Киёмори был вне себя от ярости и страха, хотя и старался не подавать вида. Нельзя, чтобы гость понял, что новость о непокорном мальчишке так его взволновала.

— Понятно. Надеюсь, были приложены все усилия, чтобы его разыскать?

— Как только настоятель заподозрил, что Усивака пропал, на все почтовые станции и заставы были разосланы гонцы, однако никто после не заявлял о встрече с похожим по описанию юношей.

— Стало быть, он еще не ушел далеко. Благодарю за известие. Можешь без стеснения ночевать здесь. Когда возвратишься в Курамадэру, передай Токобо, что этого Усиваку следует доставить в Рокухару тотчас после поимки. Нельзя позволять, чтобы великодушие Тайра так нагло попирали. Если мальчишка не желает соблюдать обязательств ссылки, его следует наказать.

— Разумеется, господин. Э-э, Киёмори-сама…

— Что такое?

— Вы знаете о тэнгу?

— А, об этих людях-птицах из сказок? А при чем тут они? Монах запнулся, а потом затряс головой:

— Ни при чем, господин. Простите, что заговорил об этом. Час поздний, язык заплетается…

— Хм-м… Тогда ступай и выспись как положено. Киёмори велел слуге сопроводить юного монаха в гостевые покои и наказал готовиться к скорейшему отъезду в столицу. Другому слуге он велел отправляться в Хэйан-Кё и оповестить соглядатаев Тайра, чтобы те искали Усиваку. Раздавая приказы, Киёмори держался невозмутимо. Стоило же челяди разбежаться, как он набросился на лежавшие перед ним письма и изорвал в мелкие клочки.

В следующие двадцать дней странствий Ёсицунэ, бывший Усивака, двигался все дальше на восток, минуя края Синано и Суруга. Он надеялся посетить старшего брата, Ёритомо, приговоренного к изгнанию в монастыре на Идзу. Узнав же, что Ёритомо тщательно охраняют, Ёсицунэ ограничился кратким посланием:

Едва оперившись,

Белый летит голубок

За бабочкой вслед,

Тебе послужить надеясь

Хорошим знаменьем.

Проехаш перевал Асигара, земли Мусаси и Симоцукэ. Китидзи торгова! как ни в чем не бывало, а Ёсицунэ возносил молитвы во всех придорожных храмах и пытался разведать, остались ли у Минамото сподвижники и где. То, что он услышал, вселило в него надежду, однако пользоваться добытыми сведениями требовалось с великой осмотрительностью.

Все дальше к востоку и северу уходил караван — через заставу Сиракава, мимо болота Асака и горы Ацукаси, — пока не достиг храма Курихара на дальних подступах к земле Осю. Много легенд было сложено о Ёсицунэ на этом пути — о женщинах, которых он любил и бросал, о бандитах, с которыми дрался, о ловких увертках от соглядатаев Тайра и ревнивых мужей. Конечно, едва ли у него хватило бы времени на все эти подвиги, да и при этакой славе весть о нем наверняка просочилась бы в Хэйан-Кё. Однако же молодому человеку, пустившемуся в первое долгое путешествие, наверняка пришлось пережить многое, а посему будем считать, что часть легенд о нем говорит правду и что в храм Курихара он прибыл уже более зрелым и опытным юношей, чем в бытность служкой из Курамадэры.

В храме его встретили тепло, а настоятель даже оставил гостевать у себя, в то время как Китидзи отправился в Хираидзу-ми — доложить о прибытии. Вернулся он уже на следующий день, в компании трехсот пятидесяти конных самураев, присланных для сопровождения Ёсицунэ. Юный воин ошеломленно взирал на свою будущую стражу.