В индейских прериях и тылах мятежников. (Воспоминания техасского рейнджера и разведчика) - Джеймс Пайк

Это письмо было получено 4-го ноября, но мой отец ранее написал Военное министерство и получил следующий ответ:

Он также получил следующее письмо от генерала Гранта:

Более всех, постоянно и настойчиво, критиковали лишь одного — генерала Батлер. Его личные недруги представляли его как бездушного и жестокого по отношению к своим солдатам тирана, а мятежники непрерывно обвиняли его в том, что он лицемер (?) и только делает вид, что старается ускорить процесс обмена военнопленными, но вот письмо, которое доказывает, что в чем угодно, но в этом вопросе к нему не может быть никаких претензий:

Кроме того, мой отец получил очень доброе письмо от генерала Томаса, пообещавшего приложить все свои усилия, чтобы помочь мне, и все эти письма являются ясным доказательством и должны убедить любого, что наши офицеры никогда не были равнодушны ко мне, и в самом деле уделили мне больше внимания, чем я заслуживал, посему я не верю, что они хоть раз когда-либо пренебрегли интересами хоть какого-нибудь солдата, если в свое время и должным образом они узнали, в каком бедственном положении он находится. Но теперь, после этого небольшого отступления я продолжаю свой рассказ.

Мы просидели в Чарльстонской тюрьме уже 5 месяцев, и тут я познакомился с одним жителем Джорджии, которого звали Джим Робинсон. Он сказал, что если мы сделаем ключи, он согласен нам показать расположенный под башней вход в канализационную систему, по которой можно будет выйти из тюрьмы, и, придерживаясь этой договоренности, мы не покладая рук трудились целыми неделями, изготовив всего около 30-ти разных ключей — из олова, кости, других материалов, в том числе 18 латунных. Эти последние подходили ко всем замкам и с их помощью мы могли открыть любую ведущую в канализацию дверь. Затем мы открыли двери своих камер и две ночи подряд уговаривали джорджианца выйти, но каждый раз, будучи уже на пороге, охваченный безумным страхом, он просил у нас прощения и умолял нас подождать следующей ночи, но сам же взял и рассказал обо всем тюремщику, а тот, занявшись поиском ключей, нашел их в камере Гранта.

Желая хорошо припугнуть Гранта, они схватили его за горло, а он, ударив предателя Робинсона своим большим карманным ножом, порезал его стопу. После этого провала нам пришлось стать еще терпеливее, и мы стали еще усерднее искать любой возможности, лишь бы только поскорее покинуть эту тюрьму.

Каждый день мы получали пинту воды и полфунта мяса, а если мяса не было, нам вместо него давали рис или горох. Тем не менее, большую часть времени мы прожили совсем без мяса, а та еда, что нам приносили, была настолько мерзкой и отвратительной на вкус, что мы, постоянно будучи голодными, с большим трудом заставляли себя ее есть. Весь дневной паек нам приносили сразу, а потому ку нас был выбор — либо съесть его сразу, либо частями, постепенно. Но долго держать его несъеденным мы не могли, поскольку грязный тюремный воздух вполне мог бы испортить даже самое изысканное блюдо всего лишь за несколько часов, поэтому нам пришлось научиться есть быстро и только раз в день. Что касается количества выдаваемой нам пищи, то, честно говоря, столько обычно съедают в качестве закуски или легкого завтрака.

Узнав о нашем горестном состоянии, нас начали посещать Сестры Милосердия — либо тогда, когда тюремщик их пускал, либо когда у них была для нас свободная минутка. Они всегда приносили чего-нибудь вкусненького — именно им мы очень обязаны за все получаемые нами от них лекарства. Когда мы сильно страдали от цинги, они прислали нам картофеля и уксуса — они нас, можно сказать, излечили, а вот священник — отец Джон Мур — снабжал нас книгами, тем самым предоставляя нам возможность приятно и вместе с тем полезно проводить наше время. В хорошую погоду при ясном небе и ярком солнце, сидя у зарешеченного окна мы могли читать — света для этого нам вполне хватало — для чтения нам выделяли четыре или пять часов в день, но при плохой погоде и полностью затянутом тучами небе, в нашей башне было так же мрачно, как и в подземелье.