В индейских прериях и тылах мятежников. (Воспоминания техасского рейнджера и разведчика) - Джеймс Пайк

Нисколько не смутившись, они оставили меня под охраной, а сами ушли в лес, я так думаю, посовещаться, а по возвращении они снова отвели меня в дом Тэлбота и сняли с нас веревки. Затем Тэлбот принес виски — чтобы пролечить наши руки — выставил графин виски, но после его оскорбительного замечания, что он хотел бы сначала выпить, поскольку он скорее предпочел бы пить после самого черного своего ниггера, чем после янки, мы наотрез отказались пить со всей этой компанией.

Накануне вечером один из этих негодяев пытался выстрелить мне в спину, капсюль вспыхнул, но выстрела не произошло. Он сказал своему компаньону — и я слышал это — что в каждом стволе его ружья около 12-ти крупных дробин, а в тот момент, когда он пытался убить меня, он находился позади меня не далее, чем на длину корпуса лошади.

Пока слуги Тэлбота готовили завтрак, они подсчитывали пройденное за вчерашний день расстояние, и в конце концов пришли к выводу, что мы проехали по крайней мере 80 миль. Сам я лично уже оценил это путешествие на 60 миль, начиная с того места, в 18-ти милях от Гамбурга, где мы оставили наших лошадей. Отсчет времени, потраченного на эту поездку, начался с двух часов утра и продолжался до такого же на следующие сутки — полных 24 часа, и это было тяжелейшее из моих путешествий — вдвойне суровее из-за того, что стараясь сбить собак со следа, нам пришлось идти через болото и мы очень сильно вымокли.

Очень хорошее впечатление произвела на меня жена Тэлбота. Идеальная южная леди и судя по всему, она сочувствовала нам. Она была высокой и дородной, но очень красивой — длинные, иссиня черные волосы, большие блестящие черные глаза, которые, когда она смотрела на нас, словно говорили: «Бедные вы люди, мне очень жаль, но я ничем не могу помочь вам!» Она председательствовала за столом и постоянно следила за тем, чтобы наши тарелки всегда были полны.

После завтрака пришел Чемберлен, он и Тэлбот решили отвезти нас на своих колясках в Эджфилд. Перед своим уходом накануне капитан Берт шепотом сообщил мне, что он больше ничего не может сделать для нас, и что он боится, что толпа разорвет нас. Далее он сказал, что люди со всей округи решили собраться вместе для того, чтобы к утру встретиться с нами, а потому, если бы мы даже избежали смерти от рук преследовавшего нас отряда, то почти наверняка на следующий день были бы схвачены такими людьми, с которыми никак нельзя было мирно договориться.

На прощанье он дружески пожал мне руку и сказал, что ему жаль нас, но он сделал все, что мог, чтобы спасти нашу жизнь и удержать нас при себе и что теперь эти совершенно выжившие из ума дураки очень сердятся на него. Я поблагодарил его, и он оставил нас. Манеры же Чемберлена полностью изменились. Если раньше, перед тем, как расстаться с нами, он был самым злобным членом отряда, то теперь напротив — он был очень любезен и предупредителен.

На Грея надели наручники и посадили в коляску Тэлбота, меня же крепко связали и передали Чемберлену.

Перед выездом Чемберлен спросил Тэлбота, по какой дороге им следует ехать — по верхней или по нижней, я обернулся и сказал:

— Вы сделаете нам большое одолжение, если выберете верхнюю.

Тот несколько озадаченно посмотрел на Тэлбота, но вскоре осознал, что я знаю о подстерегавшей нас на другой дороге опасности, после чего Тэлбот выбрал ту дорогу, по которой мы хотели ехать, и мы благополучно прибыли в Эджфилд. Всю дорогу Чемберлен болтал непрерывно, распознав в нем очень тщеславного человека, я так усердно поддакивал и подпевал ему, что к тому времени, когда мы достигли Эджфилда, мы стали почти друзьями.

Город просто ломился от толп до крайности взволнованных людей, и, опасаясь их ярости, наши конвоиры быстро отвезли нас в тюрьму — к шерифу, пока не появился помощник прово — а потом нас сразу же посадили каждого в отдельную камеру. Спустя непродолжительное время нас поодиночке представили помощнику прово — невероятному мерзавцу, который, как я убедился, был совсем не прочь отдать нас на растерзание толпы. Он не хотел принять нас из рук местных ополченцев, но так случилось, что в тот момент в комнате находился лейтенант, который сказал ему, что он сейчас на службе и в своем лице представляет Конфедерацию, а посему, согласно указаниям военной администрации Огасты он приказывает отправить нас в тюрьму. Заставить нас выдать наших офицеров и предать друг друга у них не получилось, и они снова развели нас по отдельным камерам.

Эджфилдская тюрьма — самая суровая из всех тех тюрем Юга, в которых я когда-либо побывал — можете мне поверить, ведь я сидел в нескольких, и поэтому я имею право так утверждать. Нам было очень трудно — как-то раз тюремщик сказал нам, что люди на улице пребывали в такой ярости, что он боялся, что они вломятся в тюрьму, выведут нас наружу а затем линчуют.

Нас допрашивали детективы и даже адвокаты, но никому из них ничего выяснить не удалось. Они завладели нашим дневником — весь его текст был зашифрован, и вот он более всего беспокоил их, им казалось, что он полон великих военных секретов.

Числа 9-го июня двери наших камер распахнулись, и нам разрешили выйти, после чего нас сразу же передали под опеку капитана Диринга и отряда из 12-ти хорошо вооруженных солдат — им предстояло отвезти нас в Огасту. После представления и объяснения сути своего приказа, капитан сообщил нам, что горожане очень недовольны, они считают, что мы не имеем права выйти из Эджфилда живыми, но он сказал, что даже рискуя собственной жизнью он, тем не менее, сделает это.

— Пока вы со мной, — сказал он, — толпе до вас не добраться.

Нас заковали в тяжелые кандалы и соединили железной цепью, а потом посадили в фургон, которому удалось опередить людей и уйти из города задолго до того, как им удалось объединиться в огромную толпу.

В сорока милях от Огасты, наши мулы полностью выбились из сил, после чего, в цепях и кандалах нам пришлось преодолеть несколько мучительных миль. Благо, что наши конвоиры очень по-доброму относились к нам и делились с нами едой из своих пайков.

Камера для избиения. — Издевательства над неграми. — Как страдали от голода наши заключенные. — Чарльстонская тюрьма. — Оправдательное слово о наших офицерах

В Огасте нас снова отправили за решетку, под эгиду человека по имени Бриджес — нью-йоркского янки. Он, безусловно, заслужил полное право и сейчас, и в будущем, гордиться и хвастаться одним своим великим открытием — он точно вычислил, каково должно быть минимальное количество пищи, необходимой для поддержания человеческой жизни. Мы просидели в тюрьме Огасты 57 дней, и так исхудали к последним дням этого срока, что были более похожи на свои собственные тени, чем на самих себя. Я ходил пошатываясь и был так слаб, словно лишь совсем недавно встал на ноги после острого приступа брюшного тифа.