Письма к императору Александру III, 1881–1894 - Владимир Мещерский

Я помню, – продолжал дипломат, – мое былое время, когда мне приходилось служить на Балканском полуострове. Господи, как теперь помню, сколько грез шевелилось и горело во мне, когда я, не прикасаясь к действительности, думал о призвании России. Но я должен с грустью сознаться, что практика там, то есть сношение с людьми, которых идеально я хотел любить самыми высокими чувствами, знаете к какому меня привела убеждению? А вот к какому: Боже сохрани терять исторические идеалы, берегите их, но не делайте из несвоевременных увлечений ими себе повязки на глаза и цепи на руки и на ноги. Активная политика бескорыстного освобождения для наших интересов всегда невыгоднее политики покровительства. Освобождать, как мы освобождали наших братушек, значило на практике разводить себе под ногами злых шавок, которые и кусать нас готовы, и ходить нам мешают, и везде и всегда находятся поперек наших ног. Политика покровительства мне всегда казалась умнее и желательнее, по той простой причине, что когда в нас нуждаются – нас и слушают, и чем мы нужнее – тем сильнее может быть наше влияние. И думаю, что наши братушки лучше это знают, чем мы: они не хотят нашего влияния, они не хотят зависеть от нас; они хотят, чтобы мы за них делали черную и трудную работу освобождения их, а потом нас прочь… Не думаю, чтобы это было в интересах и в выгодах России. Ведь надо помнить, что у нас на Востоке есть интересы и цели свои собственные, к достижению которых мы не должны затруднять и загромождать себе дорогу экскурсиями в области филантропии! Не правда ли?

Я совершенно согласился с мыслями моего почтенного собеседника, прибавив, что, по странной случайности, «Гражданин» всегда, как известно, немилый нашей дипломатии, именно эти самые мысли признает своими политическими убеждениями.

– Да, мы это заметили. Но вот еще что я хотел вам сказать. Многие упускают из виду, а иные и не знают, что иностранная политика в России всегда велась гораздо менее дипломатами, чем непосредственно Главою правительства; теперь это еще более существует, особенно в последнем конфликте Болгаро-Румелийском. С первой минуты до настоящей – все ведется непосредственно Главою правительства… И в этом отношении могу вас смело уверить, что если ничто без его непосредственной инициативы не совершается, ни один малейший интерес России не упускается из виду… Но только всем надо помнить пословицу: «Tout vient à point, qui sait attendre» («Все приходит в пору тому, кто умеет выжидать»). Три начала руководят нашею политикою, если можно так выразиться: хладнокровие, терпеливость и сознание ответственности перед Богом и народом. Ни одно из этих начал не может ни ослеплять, ни маскировать интересы России, ни мешать их пониманию; вот что важно, тогда как политика увлечений, порывов – вы слишком это хорошо знаете – она прежде всего может связывать нас, и прежде всего может ослепить нас… Делать подвиги в политике посредством войн и жертв народа не трудно; но надо помнить, что теперь ни один из таких подвигов не покупается иначе, как обязательством перед другим государством; а эти обязательства благодарности после войны могут быть невыгоднее лавр и успехов войны… Мудрее, мне кажется, быть всем, – что касается достоинства и интересов своего государства, – обязанным собственному благоразумию и собственной предусмотрительности… России не год жить… Берегите свои идеалы, берегите свои цели, прийдут минуты и для них, но не увлекайтесь…

Правда, эта политика менее благодарная и менее блестящая… но, знаете, я довольно стар, чтобы иметь право на некоторое доверие к моей опытности, довольно близок к вершинам управления, чтобы иметь право сказать: эта политика, в данное время, исходит из самого глубокого патриотизма…

Никогда еще эпоха в Европе не была так тревожна, как теперь, и так постоянно тревожна, следовательно никогда еще не была так сильна, как теперь, нужда в хладнокровии при ведении иностранной политики. Оно-то, и только оно, верьте мне, ни малейшего интереса России не продаст и не продает.