Принцесса вандалов - Жюльетта Бенцони

Изабель переживала тяжкое горе. Она лишилась еще одного сына, и Кристиан разделял ее горе вместе с госпожой де Бутвиль, приехавшей, чтобы сидеть у постели дочери, которая поправлялась, но очень медленно. Изабель была все еще слишком слаба и не смогла сопровождать мужа в Ратисбон[41], куда они предполагали поехать вместе, чтобы предстать перед императорской комиссией и отстаивать свои интересы. Десятого декабря Кристиан уехал один, унося в сердце сожаления и тревогу, так как Изабель все еще не могла подняться с постели. Однако она продолжала писать письмо за письмом господину де Льону, и он уже не знал, каким святым ему молиться. Как бы мало сил ни было у больной, духом она была сильна, сохраняла присущее ей мужество, посылала своему супругу деньги, дельные советы и ласковые слова, в которых он больше всего нуждался. Шведы расположились зимовать в Мекленбурге и вели себя так, словно эти края уже принадлежали им, а в Ратисбоне продолжались нескончаемые словесные прения.

Во Франции дела шли не лучше. Положение герцогини не только не улучшилось, но стало гораздо хуже по причине, которая, на первый взгляд, ее совершенно не касалась. А причина была следующей. Шевалье де Лоррен пожаловался де Варду на «чрезмерную строгость» одной из фрейлин Мадам, на что тот, громко рассмеявшись, недолго думая, ответил:

— Обратились бы лучше к госпоже, а не к служанке. Госпожа гораздо сговорчивее!

Громовой голос графа раскатился далеко по коридорам. Оскорбительные слова были услышаны, переданы принцессе, и она немедленно пожаловалась королю. Король отправил виновного в Бастилию, где тот хоть и сидел в камере, но мог принимать кого угодно, так как не был ни убийцей, ни государственным преступником. Де Варда навещали многие дамы, навещали и господа, и даже сам Месье.

Желая отомстить Мадам, де Вард объявил, что де Гиш был автором того самого знаменитого анонимного письма о Лавальер, которое было адресовано королеве и которое Мария Молина передала в руки королю. Молодой граф признался, что написал его по настоятельной просьбе графини де Суассон. А графиня де Суассон, в свою очередь, смеясь, объяснила, что заговор был составлен исключительно ради спокойствия Мадам, которая находилась в отчаянии из-за того, что причиняет горе королеве, считаясь любовницей короля.

Мадам снова оказалась в центре внимания двора, гордость ее была уязвлена, и она, не желая вновь стать героиней толков и пересудов, отправилась прямо к королю, бросилась ему в ноги и чистосердечно рассказала, как было дело. Мадам была так прелестна, ее глаза были полны слез, и Людовик простил ее. Он поднял свою невестку и нежно поцеловал, убедившись, что она по-прежнему дорога его сердцу.

Король простил Мадам, но не других «заговорщиков».

Де Вард, чей змеиный язык облил всех ядом, отправился в Эг-Морт, где стал наместником, не имея права покидать этот город. Вернулся он оттуда сильно постаревшим только спустя восемнадцать лет. При дворе его почти забыли, и вскоре он умер.

Расправился король и с остальными. Де Гиш был отослан в Голландию, а графиня де Суассон отправилась в изгнание в свое собственное имение в Шампани.

Но дело на этом не закончилось. Перед тем как отправить де Варда в изгнание, у него был устроен обыск, и во время обыска обнаружилась пресловутая шкатулка, которую де Гиш доверил тому, кого считал своим верным другом. Собственно, искать ее не пришлось, она стояла на самом видном месте, что само по себе было очень интересно.

Содержимое оказалось еще интереснее. Кроме немногочисленных писем Мадам и еще нескольких лиц, там лежало множество писем Изабель. Незначительные записки, любовные письма и язвительные послания, в которых герцогиня «казнила» всех, кто представлял собой цвет двора — короля, королеву, Мадам, Месье. И даже любимого своего младшего брата герцога Люксембургского и принца де Конде. Язвительные насмешки автора вызывали невольный смех и мешали видеть некоторую разницу в почерке, каким были написаны эти письма, иначе стало бы мгновенно ясно, что они фальшивка. У графа де Варда было время, чтобы поупражняться и в почерке, и в изготовлении писем. После того как стало известно содержание писем, двор отвернулся от Изабель. Король отдал приказ об изгнании герцогини Мекленбургской, и она была отправлена в Мелло. Мадам дала ей знать, что больше никогда не желает ее видеть. Франсуа никак не заявил о себе, сохраняя презрительное молчание. Один только принц де Конде поздним вечером появился в замке. Агата преградила ему путь, сообщив, что ее госпожа в плачевном состоянии и никого не принимает.

— Пощадите ее, монсеньор, и оставьте в покое, — осмелилась сказать она. — Ей причинили столько зла, что больше она не выдержит.

Принц отстранил Агату.

— Занимайтесь тем, чем вам положено! Если бы я хотел ей зла, я написал бы ей письмо! Листок бумаги, как мы видим, ядовитее прямого разговора с глазу на глаз.

— Она не выдержит разговора, — заплакав, ответила Агата. — Не посягайте на ее единственное достояние — тишину!

— Вы и ваш супруг, госпожа де Рику, давно служите нашим семьям, и могли бы лучше знать меня! Вы меня тотчас пропустите, а я позову вас, если мне понадобится ваша помощь.

Принц вошел. В спальне было темно. Бархатные шторы были плотно задернуты. Свеча едва освещала постель со сбитыми простынями. Видна была лишь опущенная рука Изабель, а ее лицо оставалось в тени. Изабель лежала, откинувшись на подушки, и ее заслонял полог.

Принц взял руку Изабель и удивился, как она холодна. Боясь самого страшного, он откинул полог и поднес свечу к лицу больной. Изабель открыла глаза.

— Если вы пришли удручать… меня… еще больше… вы жестоки… Ненавистники одержали победу. Так позвольте мне хотя бы спокойно умереть…

— Кто говорит о смерти?

Наклонившись еще ниже, принц крепко обнял страдалицу, но она так болезненно застонала, что он ослабил объятия и, собираясь уложить ее поудобнее, увидел кровавое пятно на рубашке под левой грудью.

— Агата! — громко позвал он.

Камеристка появилась в ту же секунду.

— Что это такое? — спросил принц, указывая на пятно.

— Рана опять кровоточит, — всхлипнула Агата. — Я не хотела, чтобы вы это видели! Госпожа пыталась, но я успела вовремя, и клинок только скользнул по коже…

— Но почему, господи, почему?

— Разве вы не знаете, сколько горя причинили ей придворные дамы и господа? Что ни день нам приносят оскорбительные письма, а господин герцог, пребывая в Германии, не может встать на защиту супруги. Ничтожный Вард погубил ее честное имя! Даже родной брат…

— Оставьте Люксембурга в покое, он ни на секунду не поверил низким наветам! Они были так грубы!

— Так вы приехали поддержать ее, монсеньор? С вашего соизволения я попробую подкрепить ее силы…

Агата взялась за чашку с травяным отваром, а принц приподнял несчастную и держал, обнимая ее.